«Брал биту, ломал мне колени»: Марина Федункив о жизни с бывшим мужем

Сначала я, конечно, не понимала, что это ошибка. Причем стоившая мне очень многого в жизни. Я его любила. Сильно, по-настоящему. А он употреблял наркотики. Думала, что смогу его вытащить из этой зависимости. Но проблемы только росли в геометрической прогрессии. В этих отношениях было все на свете, в том числе и психологические манипуляции, и физическое насилие. Я старалась все это скрывать, ни с кем не делилась и не вдавалась в детали. Даже мои близкие люди не знали всех ужасов происходившего в моей семейной жизни.

Причем, даже после того, как я ушла от человека, подробности сохраняла в секрете. Но в какой-то момент просто сдали нервы. Человек этот жил в Перми, уже с другой женщиной, куражился, снова пил и употреблял. Мы не общались уже давно, но я жалела его. Помните это мое идиотское стремление сопереживать тем, кто не особо сопереживания достоин? Мол, что ему остается, он себе жизнь сломал, денег нет, умрет ведь. Поэтому отправляла какие-то деньги ему, чтобы хоть было на что жить. Однажды он позвонил мне и так по-хамски заявил: «Ты че там себе думаешь, когда бабки пришлешь?»

Это я передаю его слова в мягкой форме. На деле звучало все жестче и было приправлено порцией отборного мата. В эти дни у меня было интервью для большого Youtube-канала, и ведущая спрашивала в том числе и про мой опыт семейной жизни. И я не сдержалась... Рассказала некоторые детали того, что происходило со мной. И в голове прокрутила все 13 лет кинолентой... Мои близкие люди, друзья после этого эфира тут же позвонили мне, кто-то даже приехал.

А я же переживала, что вылила все на публику, вытащила, так сказать, грязное белье. Стыдно было — не передать словами. Теперь все знают об этом позорище... Ну не люблю я такой вот хайп, не мое это... Я же не персонаж дневных ток-шоу на федеральных каналах, которые только подобным хайпом и живут. Опасалась и какого-то осуждения от людей: чего тогда торчала 13 лет с ним? Почему не ушла? Был стыд: у многих и посерьезнее проблемы есть, а я тут нюни свои пустила. Свои проблемы я привыкла сама решать, я сильная, на всеобщее обозрение выносить их — плохо. Да и вообще меня привыкли видеть веселой, я людям поднимаю настроение, развлекаю. Я не могу с другой стороны перед ними предстать.

Но тут у меня неожиданно взорвался директ в блоге. Огромное количество женщин не только сопереживали мне и поддерживали меня, но и делились своими историями, часто куда более страшными и травматичными, чем моя. Меня благодарили за то, что подняла эту тему. А многих я, неожиданно для себя, вдохновила на то, чтобы уйти от насилия, которое над ними творили годами. Мы сели с моим другом и продюсером Игорем, и он сказал мне такую вещь: «Смотри, ты вот переживаешь, что, мол, позорно о таком и на всю страну, но ведь многие живут в этом кошмаре ежедневно, огромное количество женщин с этим сталкивается.

И если публичные люди открыто будут про это говорить, если начнут делиться своими историями, то так женщины поймут, что они не одни такие, что это общая проблема, что есть пути решения и есть те, кто их нашел». Я согласна с этой мыслью на все сто процентов. Иначе никогда бы не решилась на эту тему больше общаться и тем более в книге писать.

Это не про жалобы, не про дополнительное внимание, это про людей с похожими судьбами и проблемами. Разные бывают ситуации и обстоятельства, разные типы личности... Кому-то достаточно пару раз стать жертвой физического насилия, чтобы сказать «хватит», а кто-то годами в этом аду существует. И у меня, конечно, нет готового рецепта для всех, как решиться уйти, потому что все очень индивидуально. Но я могу рассказать свою историю, чтобы те, кто находится в похожей ситуации, смогли для себя из моего опыта что-то вынести и скорее решение принять.

Я никому не пожелала бы оказаться в моей шкуре. Ни при каких обстоятельствах. И я никогда не пойму тех, кто оправдывает домашнее насилие. Да, бывают разные ситуации и обстоятельства, не спорю. Тем более, когда характер у женщины тяжелый, нрав непростой, как у меня. Но методично избивать женщину, мучить ее, издеваться над ней, держать рядом угрозами и принуждением, шантажом и психологическими манипуляциями — ну какие аргументы в пользу этого могут быть?

Как физическое насилие или психологическое издевательство можно оправдывать даже самым мерзким характером на свете? Особенно если человек с этим самым мерзким характером искренне любит и боготворит тебя, несмотря ни на что. И физическое насилие, и психологическое оставили свои последствия в моей жизни. Не знаю даже, что было хуже. Но я вырвалась из ада. И лучше бы этого никогда не случалось.

Но скажу так: после этого я смогла многое в себе переосмыслить и поменять. Именно на излете этих отношений моя карьера пошла в гору, появились новые проекты и другие позитивные изменения в жизни. Мне повезло найти любовь и выйти замуж, уже по-настоящему, не гражданским браком. А главное — за человека, который всячески заботится уже обо мне и ценит мое отношение к нему.

Начну с того, что оба моих «брака», о которых пишут СМИ, были гражданскими. Жили мы вместе по многу лет, но насчет штампа в паспорте не заморачивались. С первым мужчиной это было скорее продиктовано молодостью — мол, зачем, всегда успеется. А со вторым — подсознание подсказало, что делать этого не стоит... Поживите пока так. Ну мы и пожили... 13 лет.

Когда мы только познакомились, Михаил был вполне себе уважаемым человеком, даже известным в спортивных кругах. Он профессионально занимался боксом, тренировал других спортсменов и не испытывал дефицита женского внимания. Возможно, именно это, вкупе с его брутальностью, подстегнуло меня к тому, что этот мужчина должен был во что бы то ни стало стать моим. Да, в чем-то я фаталист. Но считаю, что, если тебе чего-то хочется, нельзя просто стоять на месте и ждать. Нужно что-то делать, чтобы желаемое произошло.

Сначала я не знала, что у него раньше были проблемы с наркотиками, потом верила ему, точнее хотела верить, что это все дело временное, что он не подсел, что вот-вот бросит ради меня. И ведь бросал. Даже несколько раз. Мне казалось, что бросить наркотики — это очень сильный поступок, а так как делал он это ради меня, с каждым разом я влюблялась в Михаила все больше и больше. Вот только завязки не длились долго, и наркотики снова возвращались в нашу жизнь все в большем количестве и более тяжело воздействовали на нее...

Я специально говорю «нашу жизнь», потому что, во-первых, в какой-то момент своей жизни у меня не стало, во-вторых, все были уверены, что наркотики мы принимаем вместе. Моя сестра работала в ВИЧ-диспансере врачом, и значительная доля пациентов была как раз с наркозависимостью. Так вот, случаев, когда употреблявший не подсаживал членов своей семьи, практически не было. Уж не говоря о передаче ВИЧ... Поэтому все коллеги сестры были уверены, что я тоже давно на наркоте и с диагнозом.

Да и с самой сестрой у нас происходили регулярные стычки и ссоры на почве моих отношений с Михаилом. Наташа боялась, что я присоединюсь к своему гражданскому супругу в его пагубной привычке, а даже если и нет, то он принесет мне болезнь, которую подхватит в процессе внутривенного употребления. Но за первое переживать не было нужды — наблюдая за Михаилом и видя, во что он превращается, я на дух не переносила даже упоминания о наркотиках, не то что хотела бы их попробовать!

А что касается ВИЧ, понимаю, что на мое огромное счастье Михаил оказался резистентным к этому вирусу, то есть попал в то маленькое число людей на планете, в организме которых этот вирус не приживается... Но тогда ведь я этого не знала, поэтому бегала сдавать анализы регулярно, медсестры смотрели на меня как на сумасшедшую, думали, наверное, что паранойя у меня... Да и его таскала на анализы в периоды, когда он бывал хоть немного адекватен. Все было чисто. Чудо, не иначе. Я вообще тогда на чудеса надеялась: бросит; вот сейчас найду доктора, и все получится; к бабке схожу, она его от наркотиков отвадит; спрячу деньги, закрою дома и тому подобное...

Считала своим долгом, своей обязанностью его спасти, о нем позаботиться. И твердо стояла на этом. Не смутило меня ни то, что на какое-то время мы вынуждены были переехать в общежитие, ни то, что моя семья в Перми отказалась со мной общаться и не пускала на порог, так как я живу с наркоманом, ни то, что вещи и деньги из дома пропадали регулярно. Сейчас думаю, что женщины ни в коем случае не должны так относиться к мужчинам. Мы не можем брать на себя ответственность за взрослого дееспособного человека против его воли. Но я со своей гиперопекой, жалостью и сильными чувствами к Михаилу этого не понимала, пока он эти чувства сам не придушил на корню.

Михаил в принципе не отличался миролюбивым характером: брутал, тяжелый на подъем, довольно жесткий. В сочетании с моей упертостью и часто вредностью выходило так, что эти отношения периодически искрили. Но именно наркотики становились катализатором ссор. И в этих ссорах на меня часто поднимали руку... «Ах, плохая баба, ну довела, ну получила леща», — частенько я слышу сейчас комментарии про ту или иную историю о домашнем насилии. Так вот, в моем случае уж не знаю, как так и чем я «доводила» человека, которого безумно любила, которого пыталась спасти и за которого боролась.

В конце мая 2021 года журналисты начали активно звонить за комментариями. Оказывается, кто-то снял меня на выходе из госпиталя, где мне делали операцию на менисках обеих ног, и слил видео в Telegram. Операция эта не была запланирована заранее. В апреле после съемок и работы на мероприятиях я начала постоянно чувствовать боль в ногах. Они гудели, зудели, колени отдавали режущей болью.

Я подозревала, что это последствия того, что колени мне ломали и неоднократно... Но, как делают многие, тянула до последнего и надеялась, что все само скоро пройдет. На одном из мероприятий, где я работала программу из песен и юмористических миниатюр, больно стало прямо посреди моего выступления. Девочки из моего коллектива поняли: что-то не так. Я не танцевала отрепетированные партии, а просто стояла на месте и во время песен, и во время скетчей... Благо, произошло это под конец и смотревшие выступление люди не догадались ни о чем.

Тянуть дальше я уже не могла: ноги болели жутко, и нужно было ложиться под нож... Требовалась операция, и не самая приятная, поверьте. График летел в тартарары, некоторые активности пришлось переносить, некоторые просто отменить, и я в принципе не понимала, как успеть все, что было запланировано на лето. Врачи потом долго выпытывали у меня, как и где я могла так упасть, что мениски в коленях подверглись такой деформации. Все было хуже, чем у профессиональных футболистов, которые получают травмы неоднократно на протяжении карьеры.

Потому что отказывалась давать деньги на дозу или посмела осудить. Баба довела, говорите? Ну-ну... Переломы ног вообще превратились в нечто обыденное, как бы страшно это ни звучало. Уже когда начались гастроли с антрепризным спектаклем, я летала на них в гипсе. Помню, что лететь нужно было на Дальний Восток, через Москву, с пересадкой. Поломанная нога отекла в полете жутко, и я не могла сомкнуть глаз почти сутки... А во время спектаклей люди думали, что это какой-то прикол, и ждали, когда же я наконец сниму гипс. Были очень удивлены, когда даже на поклон меня выкатывали в гипсе.

Но гастроли я все равно любила. И очень их ждала. Кто-то жаловался, что много городов, сложные переезды и корявая логистика, я же готова была ездить хоть месяцами без перерыва и на любой колымаге, ведь это только для других выездные концерты были тяжелой работой. Для меня они становились возможностью убежать из домашнего ада, выдохнуть, хоть немного прийти в себя. Но Михаил научился и на гастролях доставать меня: звонил, манипулировал, угрожал...

Я вообще старалась не выносить все на люди, даже близкие люди знали о ситуации лишь поверхностно. Не знал и мой папа. Он бы точно защитил, он бы не дал меня обидеть... Но от отца я скрывала все особенно тщательно. Других мужчин, которые могли бы заступиться за меня, на тот момент не было. У меня был страх перед тем, что если кто-то узнает, то он, не дай Бог, осудит Михаила. Люди не поймут, что он же это все делает потому, что находится в одурманенном состоянии, что его осуждать нельзя, ведь он меня на самом деле очень сильно любит. А виноваты наркотики...

Вот так я постоянно оправдывала его. И он сам каждый раз, после того как случалось насилие, говорил, что любит, что жить без меня не может, что не помнит, как и что делал. Просил прощения, обещал завязать с наркотиками, стоял на коленях... И я прощала, оправдывала, снова бросалась спасать. Сейчас я понимаю, конечно, что человек прекрасно отдавал себе отчет во многих своих действиях и что меняться он не собирался. А еще мне было ужасно стыдно за все: за него, что он вытворяет такие страшные вещи, за себя, что позволяю с собой так обращаться...

Чувствовала и вину за то, что не могла спасти Михаила. Еще и поэтому не рассказывала никому, ни с кем не делилась. Казалось, что меня никто не поймет. Поэтому же не звонила в полицию и не писала заявлений о побоях. Наверное, если бы не некоторая степень моей известности, закончилось бы все гораздо раньше. А так полицейские теперь меня могли узнать, и что бы тогда было? «Ее бьют, она живет с наркоманом» — нет, таких разговоров я не хотела. Да еще и себя ведь считала виноватой во многом.

Вот вспоминаю я сейчас и с ужасом думаю, что это было какое-то автоматическое существование. Я допускала ужасные вещи по отношению к себе и уже не пыталась что-либо изменить. Работала, лечила его, работала-лечила... Как робот, без эмоций, без чувства удовлетворенности жизнью. Как будто механизм заведенный. И то самое чувство юмора, когда я должна была выходить на сцену и шутить, меня только и удерживало от очень серьезных срывов, к которым я была ну очень близка.

До Михаила я наркоманов в глаза не видела, знала про них что-то отдаленно только, причем исключительно из рассказов старшей сестры. Не было опыта такого общения, я не понимала, что к чему. Сестра, кстати, подсылала ко мне психологов, сама разговаривала, угрожала. Но я отговаривалась тем, что он пропадет без меня, просто умрет, у него ведь уже были передозы. Разрушение сильного организма бывшего спортсмена происходило медленнее, чем у многих наркоманов со стажем. Но все равно это разрушение было неизбежным. Я это понимала, но слишком сильно, по-настоящему, очень искренне любила человека. Даже вопреки здравому смыслу.

Периодически он давал мне надежду и какое-то время держался. Я вроде как успокаивалась, пока все было хорошо. А потом приходила домой и видела — все, он опять сорвался. И однажды в такой момент я почувствовала себя страшно опустошенной. Я тогда неплохо зарабатывала, делая корпоративы по всему Пермскому краю. И вот сижу и думаю: ну заработала я эти деньги очередные, а толку? И вот так дальше и буду зарабатывать, веселить людей, а потом возвращаться домой в депрессию и уныние...

А деньги эти все равно человек быстро потратит неизвестно на что... Вернее, очень даже известно. Еще весна тогда была какая-то на редкость плохая, дождливая, все серое вокруг, и сама природа как будто бы такая скорбящая, тоскующая. И я решила: я должна встать и уехать. Сейчас — или никогда. Сбежать от него. Мне 37 лет, я успешный человек в своем регионе, немножечко известный... и вдруг ни с того ни с сего покупаю билет в Москву, где я толком никого не знаю. И уезжаю без оглядки — такой вот способ бегства.

Он мне потом говорил: «Смотри, как я тебя замотивировал. Если бы не я, у тебя бы ничего этого не было: ни популярности большой, ни успеха твоего на всю страну...» И он прав. Ну если, конечно, бегство в ужасе можно назвать мотивацией, а попытку наладить карьеру — достойной заменой полной нереализованности в построении нормальной семьи. Так мы разошлись на год. А через год я, снова поддавшись женскому инстинкту «без меня пропадет», подумала о том, чтобы забрать его к себе в Москву.

А тогда я просто не могла вычеркнуть человека из жизни. Жалела. Не только его, но и его родителей. Они всегда относились ко мне по-доброму, очень любили меня. И я знала, что за год, пока меня не было в Перми, агрессия Михаила, все усиливавшаяся из-за того, что я его оставила, выливается на них. Ну и, конечно же, снова надеялась спасти и помочь. К тому же я вновь услышала от него твердые обещания завязать и начать новую жизнь в столице. Он и правда какое-то время не употреблял. У меня замаячила надежда... Вдруг получится наконец создать ту самую семью, о которой я мечтала.

Я прилетела на похороны матери Михаила в Пермь и там предложила переехать ко мне в Москву. Его отец отвел меня в сторону и сказал один на один: «Ты думаешь, мы с женой не понимали, что только благодаря тебе и он жив и нам ты жизнь продлила? Но ты давай это заканчивай, он совсем невыносимый стал, агрессивный, тебя до могилы доведет». Я, конечно же, не прислушалась. Через какое-то время бездеятельного нахождения в Москве Михаил сорвался. Правда, теперь уже это часто были не наркотики, а алкоголь. Наркотические запои сменились длительными и жесткими алкогольными, физическое насилие никуда не ушло, а даже, наоборот, усилилось.

Агрессия стала его перманентным состоянием, и на съемочной площадке «Реальных пацанов» я периодически появлялась с синяками, в том числе на лице. Всегда выдумывала какие-то правдивые и реалистичные истории: ударилась в темноте, неудачно сходила к косметологу и прочее. Но я стала смелее. Открыто говорила ему, что выгоню... И тогда он начал угрожать уже тем, что убьет. А я понимала, что угрозы, может, и эфемерные, но в его состоянии он был способен на все. Я видела перед собой уже совершенно неадекватного человека, который, помимо всего прочего, еще и манипулировать моим чувством вины умел.

При этом подсознание мое работало четко: отношения в ЗАГСе мы за 13 лет совместной жизни так и не зарегистрировали, а дети, которых я очень-очень хотела, с Михаилом если бы и получились, то такого отца с его неуравновешенной психикой я бы им точно не пожелала. В какой-то момент я поймала себя на мысли, что не отказываюсь вообще ни от какой работы: роль в антрепризе — легко, озвучка мультфильма — я готова, провести корпоратив — пожалуйста... Снова мне все меньше хотелось находиться дома, а на недосыпы, выгорание и стресс я пыталась не обращать внимания.

Но это видели окружающие. Ведь дикие переработки, расшатанные нервы и семейные неурядицы я периодически «залечивала» алкоголем. Нет, в запои я не уходила, литрами не пила, несмотря на небылицы, которые появляются обо мне в СМИ и которые с удовольствием смакуют некоторые мои коллеги. Но выпить, для того чтобы расслабиться и, как мне казалось, не сойти с ума, могла. Делала это нечасто, но из-за того, что в такие моменты во мне просыпалась агрессия, окружающим они запоминались надолго.

Агрессировала я потому, что не могла поделиться своей личной трагедией, потому что хотела, чтобы люди сами увидели и считали все. Потому что мне казалась, я не заслужила такого: я ведь так старалась для отношений, столько работала, ну почему так-то... Потом мне было очень стыдно, ведь я помнила, что и кому наговорила в минуты «расслабления», и понимала, что люди этого не заслуживают.

И в какой-то момент меня снова как будто ударило током. От Михаила отрезало в раз. Быть может, снова сработало подсознание, и терпение мое лопнуло. То есть мое подсознание накапливало в себе все, что со мной происходило, и отношение постепенно менялось, хоть я это не сильно замечала. А тут раз — последняя капля — из подсознательного это перешло в осознанное, и Михаила из жизни я исключила.

Понимала, что ничего из того, что я планировала в жизни, чего хотела бы, у меня в таких отношениях добиться не получится. Что с жуткими переработками профессиональное выгорание мне обеспечено, а заливать горе алкоголем — ну это же совсем не моя история. И значит все, хватит! На лето Михаил уехал в Пермь. Мне звонили знакомые, рассказывая, что он снова «заторчал». Он не брал трубки. Исчезал, потом появлялся... И в момент «очередного» появления, я, сама поражаясь своей решительности, заявила ему, что не хочу, чтобы он возвращался.

За день я собрала и упаковала все его вещи и заказала доставку в Пермь. Отдельная и практически «детективная» история — это то, как я просила пермских друзей выманить у Михаила нашу собаку Марту, которую он взял с собой в Пермь. Хотя это оказалось несложным делом — мне привезли собаку в Москву во время очередного запоя ее бывшего хозяина. А пропажу Марты тот заметил вовсе не сразу, зато потом сразу понял, куда и почему она исчезла.

Нет ни одной вещи в доме, которая даже отдаленно могла бы напомнить о нем. Я полностью поменяла образ жизни, привычки, сменила прическу и гардероб... Но вот «поменять себя» и залечить психологические травмы не совсем получается до сих пор. Некоторое время спустя я включала «защиту» во взаимоотношениях со всеми мужчинами, боялась, что они снова будут ломать меня под себя. При этом сажала, что называется, себе на голову, так как боялась остаться одна.

Боже, сколько же страхов и комплексов мне насадили... Разгребаю их до сих пор. Несколько раз мы работали на мероприятиях вместе с певицей Валерией, которая тоже пережила домашнее насилие. Я смотрю на нее с восторгом: как отлично она сейчас выглядит, как светится... А потому что когда-то сумела вовремя уйти, не побоялась и разорвала эту цепь насилия и унижения. И тем, кто сейчас в похожей ситуации, могу прямо сказать: бегите! Как бы ни были сильны ваши чувства, не терпите, не давайте себя ломать.

Как раз-таки, если не менять ничего, будет только хуже. И вам, и окружающим. Вас рано или поздно растопчут и раздавят, несмотря на все обещания и уговоры. Раздавят если не физически, то морально. А тем, кто говорит «бьет — значит любит» или «поднял мужик руку — виновата баба», я искренне желаю никогда не столкнуться с тем, с чем столкнулась я и сталкивается ежедневно множество женщин на просторах всего бывшего Советского Союза...

Думаю, что подобные фразы — это проявление ханжества и невежества, и хочу в нашем обществе такое встречать пореже. Мы уже далеко ушли от неандертальцев. Я не психолог, не политик, не социальный работник, поэтому могу рассуждать только со своих субъективных позиций. Я могу только рассказать свою историю и надеяться, что она поможет кому-то вырваться из-под гнета домашнего насилия, кому-то перестать осуждать, а кому-то вообще узнать, что так бывает. И мне очень хочется верить, что государство, частные фонды или отдельные общественные активисты помогут женщинам, оказавшимся в такой ситуации. Что будут созданы социальные инициативы, что каждая ситуация будет проработана индивидуально и жертвам насилия помогут найти выход.