Лидия Русланова, её мужья, богатства и беды, о которых зрители не думали
Жена дворянина, жена чекиста
Некрасивая, но яркая, никогда не тушующаяся, умеющая сказать словцо так, что потом три дня в голове его вертишь, Лидия Русланова с самых юных лет мужским вниманием не была обделена и, как говорится, в любой непонятной ситуации выходила замуж. В шестнадцать лет она уже была саратовской знаменитостью, но бросила всё и уехала на фронт Первой мировой — сестрой милосердия. Там быстро вышла замуж за интенданта вдвое старше. Интендант казался сироте — а Русланова была сиротой — идеальным мужем. И должность хлебная, и из благородной семьи — а женился на простой, не чинясь.
С первым мужем, однако, не сложилось. Русланова быстро забеременела, родила, но сын не прожил и месяца — а с потерей сына остыл и муж. На маленькой могилке на кресте и написать было нечего. Мальчик родился такой слабенький, что боялись нести крестить, всё ждали, когда окрепнет. Так и не окреп. А между тем времена настали трудные, и теперь не интендант кормил семью, а девочка-жена. Едва похоронив первенца, вышла на сцену, пела. За песни в любой лихой год платят — если поют так, как пела Русланова.
Муж и двух лет не побыл мужем — бросил свою простую и уехал. Вероятно, туда, куда уезжали почти все благородные тех лет — или в ряды Белой армии, или за границу. Лидия оказалась без защиты, без семьи, среди бурных событий. Но не боялась ничего.
Разъезжала по стране, пела для красноармейцев. На гастролях сразу строго говорила комиссарам: вы, мол, смотрите, чтобы меня не обижали. Не те ведь сейчас времена, не царские, чтобы сироту из деревни обижали? Комиссары кивали, и Лидия избежала вечной беды певиц, выступающих не с большой сверкающей сцены — пьяного и агрессивного внимания разгорячённых мужчин.
Правда, надеялась она не только на комиссаров, но и на свою хитрость. На сцену выходила в русском народном костюме, замотанная в плотную, глухую, пышную одежду, в платке, открывавшем только лицо. Держалась как возрастная баба, шагала только степенно, кланялась величественно. В общем, восемнадцатилетняя девчонка отыгрывала перед красноармейцами их матерей и тёток. Помогало.
Через год вольной жизни снова вышла замуж, и опять, как ей казалось, удачно — за чекиста Наума Наумина. В новые времена можно было жениться с евреями — религиозный вопрос больше не вставал. По крайней мере, перед Лидией.
Замуж вышла, но петь продолжала — без сцены уже себя не мыслила. Но появилось у неё ещё одно увлечение, которым она страстно болела потом всю жизнь: книги. Тогда на улице многие распродавали с рук библиотеки. Одни хотели выжить, другие — набрать денег на отъезд. Семья чекиста могла себе позволить эти книги скупать.
Лидия начала собирать библиотеку. Всё, что в руки попадало, прочитывала — и потом крепко помнила всю жизнь. Позже каждый, кто общался с ней, вспоминал её необыкновенную самообразованность — а ведь она училась в обычном приюте для бедняков.
Советская звезда
В двадцать девятом году Русланова была уже звездой всей европейской части СССР. Костюмы теперь подбирала без оглядки на безопасность. Пошила или собрала настоящую артистическую коллекцию, выбирала по зрителю. Перед учителями, профессорами выходила в простом сарафане или понёве, без лишних украшений — им хотелось видеть подлинно народную певицу. Перед крестьянами обязательно выступала в самом ярком, праздничном уборе — ведь в их тяжёлой жизни её концерт и был праздником, и хотелось увидеть её такой, чтобы детям рассказывать.
Её всюду приглашали, записывали на пластинки, передавали по радио, ей отпускал комплименты Шаляпин — и не он один. Известный конферансье Михаил Гаркави, известный своими толщиной и обаянием, принялся за Лидией Андреевной ухаживать. Остроумный, жизнерадостный, эрудированный, он сумел покорить певицу — она развелась, чтобы выйти за Михаила замуж. Это спасёт её от беды, о которой она даже и не думала: через несколько лет Наумина репрессируют.
В тридцатые Русланова стала звездой всего СССР, без уточнений. Ездила по стране с гастролями. Стала самой высокооплачиваемой артисткой СССР. Деньги тратила на коллекционирование — муж открыл ей цену коллекций, которую деньгами не измеришь. Скупала оставленные в заклад и никогда больше не увидевшие хозяев картины, иконы, мебель. Научилась разбираться в живописи — в суматохе двадцатых пропало из-за дурного хранения немало шедевров, хотелось в первую очередь скупать самое важное.
Впрочем, не только об искусстве думала Лидия Андреевна. Бывшая сирота, ходившая с нищенской сумой, она полюбила одеваться модно, дорого, с обилием украшений. Замирала перед зеркалом: неужели когда-то и подумать не могла, что будет ходить как барыня? В молодости не до нарядов было...
Когда началась Финская, поехала, как всегда, на фронт. Звезде там поблажек не было: спала, как все, не раздеваясь, ела, что и все. Постоянно боялась потерять голос — ела стрептоцид, чтобы убить начинающееся воспаление. Во время Великой отечественной познакомилась с генералом Крюковым, и... история повторилась. Влюбилась по уши, побежала разводиться. «Мишку жалко, - признавалась, — но генерала всей душой люблю!»
Генерал, как всегда у Руслановой, был завидным мужем. Не только офицер, но и вдовец с пятилетней дочерью — а у Лидии Андреевны своих не было. Маргарита стала ей родной. Выйдя замуж, Русланова поехала в Ташкент — но не в эвакуацию. Наоборот, забрать Маргариту в Москву.
Потом удалось забеременеть (Руслановой очень хотелось!), но врачи настояли на прерывании — с её здоровьем было очень опасно. Значит, судьба со сцены не уходить. Лидия Андреевна опять поехала на фронт и дошла до Берлина. Пела на ступеньках ещё дымящегося Рейхстага, и все фронтовые музыканты, что стояли в толпе вокруг, подыгрывали ей на гармошках.
Непраздничная жизнь
Украшения, гастроли, муж-генерал, коллекция картин — это то, что было у всех на виду. Но на самом деле Лидии Андреевной пришлось помыкаться по жизни. Когда она была совсем малышкой, сгинул на фронтах Японской отец. Потом на заводе надорвалась мать — оставила детей мал мала меньше без кормилицы. Бабушка с шестилетней Лидой (тогда ещё — Прасковьей) и малышами ходили по дворам, просили куска хлеба. Позже добросердечная помещица определила сирот в саратовский приют.
Там Лида сумела пристроиться. Девочек заставляли много рукодельничать, а ей не нравилось — и она за истории, которых знала много (память всегда у неё была хороша!) отдавала другим сиротам свой урок. Они делали, она рассказывала. Сиротам тоже радость — не так много интересного у них было в жизни. Рукоделие да самые простые уроки. За голос Лиду взяли в церковный хор, и быстро она стала солисткой. Её приходили послушать купцы — по бородам текли слёзы: сиротка с ангельским голоском!
То, что за ангельским голоском стояла жёсткая муштра, с наказаниями за фальшивую ноту, неверную интонацию, когда пела потом девочка сквозь слёзы — видно не было. Пение в хоре не спасло от работы на фабрике — все приютские девочки готовились к фабричному труду. Работала Лидия с двенадцати лет во вредном цеху, дышала лаком, морилкой. Легко могла потерять голос. А вместо этого нашла много новых песен — из тех, что пели работницы и не пели крестьянки. Умудрилась сохранить голос.
Даже в зените славы Русланову критиковали постоянно. Пение у неё не академическое (а зачем академическое для народных песен?), развела цыганщину (а ведь цыганскую плясовую «Валенки» только из-за неё сейчас и помнят, и продолжают петь — Русланова бережно собирала фольклор, самый разный, не хуже учёных), рядится на сцене не по-советски, срамя настоящих крестьян... Но всё же выступления не прекращались, и на злословие можно было не обращать внимание.
А когда стала жить Лидия Андреевна хорошо, лучше некуда — жена генерала после Победы! — подстерегла её новая беда. В сорок восьмом она с мужем посетила уже опального Жукова на Новый год. Вскоре и Русланову, и Крюкова арестовали. Обвинения были вперемешку политические и экономические. Конфисковали всё. Обоих посадили. Выпустили после смерти Сталина — кинулся хлопотать за них Жуков.
Там, по тюрьмам, Лидия потеряла своё лёгкое дыхание. Голос ещё остался, но бронхи не тянули полного вдоха, хорошего выдоха. И всё равно она снова пошла выступать, а её пошли слушать. Она и вполдыхания заставляла весь зал трепетать. А не петь не могла — после тюрем не осталось ничего. Муж еле ходил — Лидия Андреевна задалась целью заработать ему на автомобиль. Удалось. А потом удалось и часть коллекции картин вернуть. Увы, но прожил на свободе Крюков недолго — шесть лет. А после его смерти Русланова сразу сдала. Не успела она его разлюбить — больно было потерять.
Она продолжала выступать — уже ради дочери. Власть её и не задвигала, и не продвигала. Звания не давали, за границу не выпускали. Зато гастролировала она сколько угодно, хваталась за все предложения в пределах союза. Почти пятнадцать лет после смерти мужа она пела. А потом, в семьдесят три года, не выдержало сердце, и Русланова замолчала.