Кормила Репина сеном: любовь художника и суфражистки

Одна из из учениц Репина, у которой был с ним роман, вспоминала: «Мне было глубоко жаль его жену — блеклую, ка­кими бывают растения и женщины, оставленные в тени».

С Натальей Нордман Репин познакомился в доме ее подруги, княгини Тенишевой. Роман развивался быстро: вот Илья Ефимович и Наталья Борисовна уже вместе путешествуют в Одессу, вот у них рождается дочь... Девочка прожила всего два месяца. Чтобы утешить Наталью, Репин купил землю и выстроил имение в поселке Куоккала, в Финляндии, где тогда любили жить дачники из Петербурга. Нордман назвала имение «Пенаты», и это место стало для них счастливым. Ему, как разведенному, больше венчаться было нельзя, но Наталью это вовсе не тревожило.

Писала книги, занималась фотографией (тогда это было технически сложное дело), танцевала, много читала и знала несколько языков. Год прожила в США, разделяла идеи женской эмансипации и социального равенства.

В жизни Репина эта удивительная женщина сумела навести порядок: стала устраивать так называемые «репинские среды», когда в усадьбу могли приехать друзья, соседи и деловые знакомые; в остальные дни художник работал, не отрываясь. Начала собирать все газетные отзывы о его работах, фотографировала его картины, составляла каталоги. Репин признавал, что многими своими удачами он обязан ее умным и уместным советам.

Знакомым Репина не было понятно, почему он так любит свою Наталью Борисовну. «Репин ни на шаг от своей Нордманши (вот-то чудеса: уж подлинно, ни рожи ни кожи, — ни красивости, ни ума, ни дарования, просто ровно ничего, а он словно пришит у ней к юбке)», — писал друг Репина критик Стасов.

Ей было наплевать. Она была одной из самых свободных женщин в России и делала то, что хотела и считала правильным. Чего стоило одно знаменитое «раскрепощение прислуги»! Гостей встречал сам Репин, сам принимал пальто. По стенам были развешаны плакаты: «Не ждите при­слуги, ее нет», «Все делайте сами», «Идите прямо». По указателю гости попадали в столовую, в котором на столе вертелся круг с блюдами, стояли полочки с угощениями, а грязную посуду надо было самим складывать в ящики.

Тот, кто не мог справиться с этими премудростями, должен был произнести речь или прочесть стихотворение. Это ладно бы: но все блюда были вегетарианскими, например, капустные котлеты с брусничным соусом, а к ним полагались травяные чаи. Поэтому многие писатели и художники, которые отправлялись на репинские среды, полюбили заезжать к Горькому, который часто жил на даче в Куоккале.

Горький подкладывал гостям мясо. А сам Репин мог убежать в гости к своему другу Корнею Чуковскому и съесть там хороший бифштекс.

Наталью не понимали, считали нервной дамочкой с причудами. Репин был очень сконфужен, когда они с женой приехали на Рождество в Москву и она начала пожимать руки лакеям, поздравляя их с праздником.

«День Рождес­тва, и тот господа забрали себе. Ка­кие завтраки, чаи, обеды, катанье, визиты, ужи­ны. И сколько вина — целые леса бутылок на столах. А им? Мы интеллигенты, господа, оди­ноки — кругом нас кишат миллионы чужих нам жизней. Неужели не страшно, что вот-вот разо­рвут они цепи и зальют нас своей тьмой, неве­жеством и водкой?..», — писала она, и это казалось слишком радикальным, эпатажным, неприличным даже.

Постепенно Илья Ефимович стал тяготиться тем, что раньше так восхищало его в Наталье. В 1913 году она отказалась от мехов, велела сшить себе пальто, набитое древесной стружкой. Упрямо носила его после тяжелой пневмонии, которую заработала, танцуя на снегу. Заболела чахоткой, и тяжело болела целый год. За время болезни она вдруг поняла, что измучила художника своими чудачествами, что больше нелюбима — поэтому сбежала от него в Швейцарию, в клинику для неимущих. Она не взяла ни драгоценностей, которые он ей дарил, ни денег.

Репин счел это ее очередной причудой. Он не поехал за ней, но перевел деньги – а она не стала их брать. Писем от художника не читала, а он меж тем писал: «Я начинаю Вас лю­бить глубокой любовью. Да, более 15 лет сов­местной жизни нельзя вдруг вычеркнуть. Уста­навливается родственность незаменимая..."
Но она уже не считала себя его женой. 28 июня 1914 года Наталья Нордман умерла от чахотки.

«Возможно, что он и тос­ковал по умершей, но самый тон его голоса, которым он в первую же сре­ду заявил посетителям, что отныне в "Пенатах" начнутся другие поряд­ки, показывал, как удручали его в последнее время порядки, заведенные Натальей Борисовной. Раньше всего Илья Ефимович упразднил вегетарианский режим и по совету врачей стал есть мясо», — вспоминал Чуковский.