Как Сальвадор Дали раз за разом предавал тех, кого любил

Если мама мальчика его любила и баловала, то Анна Мария буквально боготворила. Ходила за ним хвостиком, во всём слушалась и выслушивала любые речи, сияя круглыми чёрными глазами. Всё в ней было округлое, и, даже когда она стала подростком, то совершенно не вытянулась. Округлый носик по-прежнему был похож на детский. Округлые икры – такие, словно их обладательницу бабушка каждый день хвалит за хороший аппетит. А по спине неизменно спускались три округлые пряди – волосы рассыпались в них сами, как бывает с волосами девочек, которые годами носили косу.

Союз их был трепетен. Анна Мария часами сидела неподвижно, позируя брату, которому обязательно надо было стать великим художником. Сама она тоже умела рисовать, но тренировалась гораздо меньше. От девочек в насквозь патриархальном, сонном, католическом Кадакесе никто не ждал иного: сначала они должны будут радовать отцов и прислуживать братьям, а потом – прислуживать мужьям и радовать сыновей. За неимением (в силу возраста) мужа Анна Мария любила Сальвадора. Сальвадор любил Анну Марию. Они проводили вместе часы.

Правда, любовь их вызывала сомнение. Многих, кто глядел на портреты девочки и девушки Анны Марии, брало смутное чувство, что таким сиянием наполняют лица не сестёр, а любовниц. Уже много позже Сальвадор будет намекать, что играл с Анной Марией не только в детские игры. Он был эротоман, а она была досягаема и послушна – так что вероятность того, что брат развратил сестру, очень велика.

Дело в том, что то ли случайно, то ли в образовательных целях отец Дали оставил раз на пианино книгу о половых болезнях, открытую на самых жутких фотографиях. Изуродованные гениталии очень впечатлили его сына. Но они отвадили его не от походов по «дурным домам», а от плотских контактов вообще. Это могло радовать, пока Сальвадор был только школьником или пока он, не отвлекаясь, посвящал себя искусству. Но в конце концов прямая линия маркизов де Дали из-за этого прервалась.

Да, Сальвадор был сыном дворянского рода и сам – дворянин. Он рос в понятиях о чести и своеобразном, южной версии, благородстве. То и другое он легко отринул позже. Что касается любви к Анне Марии – это была та любовь, которую она сама испытывала к её медвежонку. В бурном двадцатом веке её оказалось легко проверить на прочность, и испытания она не выдержала. Когда в Кадакесе молодые франкисты громили старые усадьбы – да, это сделали не республиканцы – Дали ни на миг не задумался о том, чтобы вывезти оттуда сестру. Когда франкисты бросили Анну Марию в тюрьму с другими благородными доннами, чтобы насиловать их под видом допросов о связях с республиканцами, не Сальвадор пытался её вытащить.

В 1942 году в США Дали выпускает книгу о себе: «Тайная жизнь Сальвадора Дали, рассказанная им самим». Через несколько лет Анна Мария отвечает ему книгой «Сальвадор Дали глазами сестры», которую сам Дали находит оскорбительной. В ней нет ни кусочка его – гигантского в жестах, эксцентрического, полного сексуального напряжения образа, который он так лелеет: это рассказ о семье из Кадакеса, в которой растёт избалованный, странноватый, но всеми любимый мальчишка. Тот Сальвадор, которого когда-то потеряла Анна Мария.

Такого «предательства» художник не простит ей до конца жизни. Он разошлёт во все газеты меморандум, обличающий его семью: «Я был изгнан из семьи в 1930 году без единого гроша...» Это он пишет о молодом, полном сил и уже начавшем успешную карьеру двадцатишестилетнем мужчине, которого отец содержал вплоть до выходки на выставке, когда этот молодой мужчина написал на картине «я плюю на могилу матери». В 1984 году, когда Анна Мария услышит, что Сальвадор вот-вот умрёт от обширных ожогов, она примчится к нему в больницу – он самыми грязными словами изгонит её прочь от палаты. На похороны она не придёт.

В 1925 году они, однако, были счастливы – втроём. Анна Мария, Сальвадор и его друг Федерико, которого он привёз в гости весной, на пасхальные каникулы. Привезти привёз – но почти всё время, забыв о друге, Сальвадор сидел в своей мастерской. Анна Мария и Федерико были предоставлены друг другу. Они оба могли горевать о том, что юноша, которого они любят, не отвечает им ни каплей взаимности – но они предпочли наслаждаться этой странной ситуацией.

Ей было шестнадцать. Сальвадору – почти двадцать один. Федерико – двадцать семь. Он казался слишком взрослым для обоих отпрысков маркиза де Дали. Но его душа всегда была такой детской, что он легко находил общий язык с восьмилетними детьми и восьмидесятилетними стариками.

Он постоянно требовал от Анны Марии внимания. Просил её набросать эскиз для декораций его балаганчика. Буквально за руку вёл её гулять на берег моря. Играл с её медвежонком – Анна Мария всё ещё много времени проводила со своими игрушками. Просил ухаживать за ним, когда у него болела от солнца голова. Читал стихи на террасе вечером. Говорил, казалось, обо всём, что можно сказать только возлюбленной. Все вокруг начали ждать, что Федерико сделает Анне Марии предложение. Оглядываясь на других, стала этого ждать и она. Но Лорка любил её совсем по-другому.

Что он видел в ней? Отражение её брата? Ведь что-то общее было в чертах их лица. Бедного, всегда на второй план отодвинутого ребёнка? Такую же мягкую душу, которой был он сам – своего двойника шестнадцати лет? Коробило ли его то небрежение, с которым повзрослевший Сальвадор общался с кроткой девочкой-подростком? Дон Федерико любил Анну Марию, как любят душу в другом человеке. Но страсти его были обращены совсем к другому отпрыску дома де Дали.

Любовь Сальвадора и Лорки, как любовь Сальвадора и Анны Марии, вылилась на полотно. Буквально: место сестры на картинах и рисунках теперь занимал Федерико. Федерико сидел, Федерико стоял, Федерико улыбался.

Без сомнения, любовь всех троих была взаимна, хотя она ничем не напоминала обычную любовь. Сальвадор любил Анну Марию, как игрушку, и Федерико, как живое сияние. Анна Мария любила Сальвадора, как любят того, кто был твоей жизнью все твои шестнадцать лет, и Федерико, как любят настоящего, полного тепла брата. Федерико любил Анну Марию как душу – и любил Сальвадора страстно. Если бы он мог любить без прикосновений вечно – может быть, и трио это балансировало бы вечно. Но через годы этого странного романа с Сальвадором Федерико стал искать сближения. А Сальвадор, как мы помним, не находил ничего ужаснее. От Федерико он буквально сбежал, придумав что-то про отсталость его взглядов.

Позже, когда Федерико умер, и любить его стало намного легче, Сальвадор погрузился в любовь к Федерико с головой: «Всякий раз, когда я взываю из глубин моего одиночества к моему мозгу, и в нем восстает гениальная идея, к моей кисти, и она, подобно архангелу, творит чудо, делая мазок, я всегда слышу голос, хриплый и сладостно задыхающийся, — голос Лорки, который возглашает мне: Ole!» Голос Лорки, образ Лорки, память Лорки теперь навсегда были с ним без опасности близости Лорки.

Даже если сама жизнь возле Франко была не предательством, предательством были слова Дали: «По правде говоря, нужно было бы казнить втрое больше», — о совсем других людях, но тоже убитых режимом Франко.

В своей книге Анна Мария дала понять, что её любимого Сальвадора, Сальвадора-мальчика и полумальчика, брата и сына, молодого дворянина из Кадакеса, отняла у семьи коварная Гала.

Воистину, Гала – колоссальная фигура в жизни художника. Она считается его главной и единственной любовью, какие бы эротические игры он ни устраивал с женщинами, мужчинами и предметами. Ему было двадцать пять, ей – тридцать шесть, они столкнулись на пляже, и он понял, что мог бы быть с женщиной. Точнее, с этой женщиной. Ни с кем другим бы не смог.

Галу звали Еленой Дьяконовой. Но это было имя, которое годилось только для старой, отмершей жизни – для жизни в Российской Империи. Когда Гала и Сальвадор встретились, империи уже не было. Галой она стала благодаря своей первой любви, французу. Она предпочитала звать себя Галиной, а не Еленой – сейчас кажется странным, но в старые времена эти имена смешивались чаще, чем можно подумать: Галина – Халина – Халёна – Алёна – Елена, и в обратную сторону. Галина её французу казалось слишком мягким для её худощавой фигуры и резкой натуры. Так она стала «Гала», с ударением на последний слог. Как гала-концерт.

Гале нужны были не только его картины, но и его плоть. Этого Сальвадор ей дать не мог, зато мог другое – он буквально спонсировал её встречи с молодыми любовниками. Она приводила их домой, предавалась с ними утехам, а он – глядел, скрытно или явно. Глядел и рукоблудил. Он ведь без шутки звал себя «Великим мастурбатором». Таким образом он постоянно играл в любовь на троих, как привык, но – третья фигура в этом уравнении была переменной. Иногда третьего приводил он. В таком случае из уравнения пропадал физический контакт. Все плотские забавы Дали были вприглядку или – через предмет.

Гала сделала его великим. Это было мнение самого Сальвадора. Гала сделала его безумным – так считала Анна Мария. Гала просто сделала его, сотворила как Сальвадора Гали – так считала сама Гала.

Их союз длился много-много лет. И оставил много-много картин с узнаваемым образом худощавой блондинки и менее узнаваемыми текучими женскими профилями. Но Дали не был бы Дали, если бы не мучил Галу, выискивая поводы для раздражения, даже бешенства, которое ему хотелось выливать на неё.

Когда он – быть может, в качестве извинения – купил ей замок, она запретила ему приезжать туда без её одноразового письменного разрешения. Потом это всё назовут историей любви и преклонения. Но, вернее всего, это была история болезни. А история любви на самом деле была невозможна для Дали. Поэтому некогда он так легко упустил её.

Однажды Гала умерла. Дали посадил её на заднее сиденье автомобиля и поехал хоронить в семейный склеп маркизов де Дали. Это была очень долгая дорога – несколько часов по страшной жаре с мёртвым телом на заднем сиденье. Если бы про Дали снимали фильм, его стоило бы закончить на этой сцене. А далее – молчанье.