Известные женщины, страдавшие алкоголизмом

Во Франции, современной Эдгару Дега (середина XIX века) действовало несколько талантливых художниц, но их коллеги по цеху мужского пола обычно относились к ним пренебрежительно. Чтобы иметь хоть толику уважения, эти женщины не просто работали вдвое больше мужчин, оттачивая технику до безупречности, но и усиленно сохраняли свою репутацию от малейшего пятна. Если, к примеру, уроженка украинской Полтавы Мария Башкирцева довольствовалась тем, что избегала общих пьянок и не спала с мужчинами, то Берта Моризо шла дальше, ни шагу не ступая без компаньонок и избегая рисовать не только обнажённую, но даже полуобнажённую мужскую натуру.

Художница Сюзанна Валадон никаких таких условностей не блюла, потому что по всем условиям жизни ей уважение и признание коллег по цеху и не светило. Во-первых, она была натурщицей. Это уже почти приравнивало её к падшим женщинам. Во-вторых, она была незаконнорождённой – никто не мог уверенно сказать, от кого родила её мама-прачка.

Её жизнь проходила среди красоты и разговоров о лёгкости бытия, освобождённого от условностей, но была так тяжела, что Валадон никогда не отказывалась поучаствовать в обычной вечерней пьянке с компанией художников. Вечер без абсента или иного напитка был вечером мучений, и неудивительно, что один из самых известных портретов Валадон, кисти Тулуза-Лотрека, называется «Похмелье». К ней относились дружелюбно, покровительственно, по-свойски – но никак не с уважением, хотя её красота и талант к позированию высоко ценились Ренуаром и Дега (Тулуз-Лотрек неизменно изображал Валадон со следами алкоголизма на лице – так что трудно сказать, хорошо ли он к ней относился).

Этому предшествовали годы тайных занятий живописью, оттачивания техники без возможности получить совет от более опытных художников, без возможности обсудить рождающуюся картину. Ей приходилось держать уши востро во время позирования, наблюдая и слушая, как работают мужчины. Когда, наконец, Валадон открылась своим приятелям по пьянкам, те были потрясены силой её художественного дарования.

Склонность скрывать свои картины и пастели до тех пор, пока они не достигнут совершенства, осталась у Валадон на всю жизнь. Кроме того, она была известна своим эпатажем, который, впрочем, мог быть частью её усилий для подогрева интереса публики: она рассказывала, что съедает свои неудачные картины, появлялась в обществе с букетиком моркови вместо цветов, встречала посетителей в своей студии в компании живой козы.

Увы, алкоголизм от матери унаследовал и сын Морис. К тринадцати годам скорость разрушения его стала такой пугающей, что мать решила втянуть его в живопись. Как ни крути, несмотря на пьянки, многочасовая работа за полотном вынуждала художника отвлечься от алкоголя и вообще задумываться о том, насколько его рука чётко может работать кистью. Похоже, и саму Валадон от моментального сгорания на алкогольном топливе спасла живопись.

К высокофункциональным (то есть способным сохранять более или менее нормальный образ жизни и работоспособность) алкоголикам относились, как считается, такие художницы, как Фрэнсис Макдональд Макнейр из шотландской «Четвёрки» модернистов и легендарная кубистка Тамара де Лемпицка, причём, вероятно, обеих приучили к алкоголю мужья. Злоупотребляла лекарством на основе алкоголя и опиума и художница Элизабет Сиддал – наверное, самая известная натурщица прерафаэлитов. От своего лекарства она и умерла.

Легенда музыкальной культуры США и мира, музыкантша Нина Симон отличалась, как предпочитали о ней говорить, сложным характером. Она рычала и даже выкрикивала оскорбления людям, которым доводилось с ней работать на концертных площадках, часто появлялась на людях в состоянии сильного опьянения. А вот её мужа Эндрю все любили. Остроумный, яркий, энергичный – он устраивал своей жене концерт за концертом, и, несомненно, благодаря ему она записала сорок альбомов песен – преимущественно каверов чужих композиций.

Однако при более пристальном взгляде оказывалось, что, пожалуй, это не союз ангела и дьяволицы, а союз садиста и его жертвы, эксплуататора и рабыни, из которой выжимают все соки. Дочь Симон вспоминает, как муж-«ангел» то и дело отвешивал своей «дьяволице» оплеухи – когда чтобы взбодрить перед выступлением (если она была слишком пьяна), а когда просто, чтобы закрыть ей рот дома. Позже сама Нина так же стала поступать и с дочерью-подростком, продолжив цикл насилия на том зависимом существе, что было под рукой. В конце концов Симон смогла развестись – и моментально скатилась в финансовую пропасть.

Посторонние наблюдатели интерпретировали ситуацию однозначно: без мужа Нина была ничем. То, что только благодаря ему она могла работать так продуктивно, звучало и звучит до сих пор постоянно. Никто не задумывается, какой ценой достигалась такая продуктивность и как она сказывалась на здоровье, силах, работоспособности певицы, пианистки и композиторши.

Через некоторое время после расставания давний знакомый обнаруживает Нину в Париже, вяло играющей на пианино перед людьми, даже не представляющими, кто она такая. Друзьям и родне удаётся организовать её лечение от алкоголизма и маниакально-депрессивного психоза, которым, предположительно, она страдала, но жизнь её так больше никогда и не пошла наверх, хотя выступать перед более искушённой публикой она всё же стала.

Отношения с дочерью у Нины навсегда были разрушены. Дочь вспоминает её с ужасом, а сама Нина дочь вычеркнула из завещания. Личность Нины, вероятно, изначально склонная к эпатажу, под влиянием насилия и алкоголя (допинга, который муж никогда не отнимал у неё, хотя прилюдно упрекал им) превратилась в нечто монструозное – она могла угрожать людям ножом, стрелять в зрителя, разгуливать голой...

И всё же она умудрилась остаться в истории великой. И не только в музыке – она была одной из самых известных и влиятельных активисток в борьбе за права чернокожих. Когда она была ребёнком, чёрных не пускали учиться в обычные школы. Когда она умерла, Барак Обама был сенатором штата Иллинойс. И во многом это – работа Симон.

Серьёзные проблемы были также у британской певицы Эми Уайнхаус (она умерла от сердечного приступа после трёх бутылок водки), французской легенды Эдит Пиаф (к алкоголю её приучили в самом раннем возрасте) и рок-иконы Дженис Джоплин.

В начале двадцатого века маори, коренной народ Новой Зеландии, стремительно терял свои земли, а значит, и возможность кормиться с земли. Гнев богини Те Фити тут ни при чём. Земли правдами и неправдами скупили белые богачи, в том числе – предварительно подсадив многих маори на алкоголь. Алкоголизм стал настолько популярной болезнью, что, поминая того или иного маори эпохи, надо скорее указывать отдельно, если он не пил, нежели если он любил приложиться к бутылочке.

Внучка одного короля и племянница другого – Те Пуэа Херанги – начала пить после неудачного опыта обучения в закрытой школе для девочек. Скорее всего, она там подверглась травле, поскольку вернулась она в пятнадцать лет домой с сильно расшатанными нервами и убеждённостью, что вот-вот умрёт, так часто она заболевала в школе (скорее всего, на нервной почве).

А раз умрёт, то и беречься нечего: Те Пуэа, одна из вероятных наследниц своего короля-дяди, принялась пить и крутить романы с мужчинами. Остановила она эту вечную гулянку только в сорок лет, поняв, что если от чего-то и умрёт, то это, пожалуй, от алкоголя – а в остальном она в порядке, никаких следов чахотки или что ей там мерещилось в пятнадцать.

Как часто (чаще, чем принято думать) бывает с женщинами, алкоголизм у Те Пуэа был высокофункциональным. Это значит, что чувство долга и сила воли постоянно брали верх над проявлениями пагубной привычки. В случае с королевской племянницей (Те Пуэа никогда не использовала слово «принцесса» и настаивала на том, чтобы к ней оно не применялось) это означало долг перед своим народом.

Все двадцать пять лет своего ежедневного пьянства Те Пуэа, не покладая рук, работала над тем, чтобы остановить разрушение, обнищание, исчезновение культуры маори и самого народа. Она вела генеалогические и фольклорные записи, проводила множество дипломатических переговоров, умудрилась основать успешные сельскохозяйственный и культурный проекты, выбив под них землю.

С этих проектов кормилось множество подданных её семьи. Она добилась прибылей, на которые скупала назад потерянные было её родным племенем земли, и подняла общее национальное самосознание всех маори на новую высоту. Это благодаря ей культура маори в Новой Зеландии воспринимается как одна из двух основных, органично сливаясь в новую, чисто новозеландскую культуру с британским наследием.

Многие считают, что именно Те Пуэа, спасительница своего народа, стала прототипом Моаны – и на некоторых своих фотографиях она даже похожа на эту диснеевскую героиню, а уж фраза «я не принцесса!» в устах Моаны более, чем узнаваема. Увы, но алкоголь серьёзно ударил по нервной системе Те Пуэа. С возрастом это стало очень сильно заметно: она стала агрессивна, очень неприятна в общении, и от неё многие отвернулись.

В пятидесятые годы Америку встряхнул роман «Пейтон-Плейс» — истории из жизни обитателей очень обычного американского городка, у каждого из которых нашлись свои грязные секреты. Рекламная фотосессия с создательницей романа порвала все шаблоны своей эпохи. Вместо ухоженной женщины с завивкой, помадой, голливудской улыбкой и в платье в стиле нью-лук – на фотографиях с серьёзным, сосредоточенным и в то же время расслабленным лицом, в рабочих фермерских джинсах, словно только из огорода вернулась, с пучком на голове Грейс занималась какими-то своими обычными писательскими делами.

Степень шока в мире, провозглашающем единственный возможный публичный образ женщины – гламурный с головы до пят, представить себе невозможно. Степень шока от откровенности романа в обсуждении половой жизни рядовых американцев – тоже. Примерно через десять лет был снят одноименный телесериал, который напряжённо смотрела вся Америка. Стиль одного из главных героев копировали и обычные парни, и звёзды сцены, включая Элвиса Пресли. Все последующие сериалы с приёмом «скелеты в каждом шкафу», включая легендарный «Твин Пикс», уходят корнями в «Пейтон-Плейс».

Писательница могла бы до сих пор почивать на лаврах славы, время от времени выпуская новый роман (как она делала поначалу) и раздавая интервью, если бы не одно обстоятельство.

Возможно, ей удавалось сохранять видимость нормального образа жизни, но её печень не выдержала раньше, чем её способность контролировать своё поведение. Металлиус умерла от цирроза в возрасте тридцати девяти лет.

Страдали от алкоголизма также одна из самых ярких и недооценённых, как считают многие, писательниц девяностых Наталия Медведева и поэтессы Ника Турбина и Белла Ахмадуллина. Одна из книг Медведевой называлась «Любовь с алкоголем». Её вспоминают как очень волевую женщину, никогда не скатывавшуюся в запой. Увы, но именно такие женщины поздно понимают, что им нужна помощь. Впрочем, умерла Медведева от проблем с сосудами, а не от алкоголя.