Из Домостроя — в любовь. Жена Николая Заболоцкого ушла к писателю Гроссману

Зацелована, околдована,
С ветром в поле когда-то обвенчана,
Вся ты словно в оковы закована,
Драгоценная моя женщина!

Не веселая, не печальная,
Словно с темного неба сошедшая,
Ты и песнь моя обручальная,
И звезда моя сумасшедшая.

И любимый, Василий Гроссман, в своем романе «Жизнь и судьба»: «... Конечно, он не имел права думать о жене своего друга так, как думал о ней. Он не имел права тосковать по ней. Он не имел права тайно встречаться с ней... Обманывать жену! Обманывать друга! Но он тосковал по ней, мечтал о встречах с ней».

У Николая Заболоцкого была репутация человека, который ненавидит женщин. Он всегда говорил, что никогда не женится, что «все бабы одинаковы», семья – это обуза. Женщин он считал ненадежными, неверными, коварными существами. С Катей Клыковой встречался четыре года, и все четыре года беспощадно испытывал ее на прочность: уходил навсегда и возвращался, провоцировал, устраивал какие-то проверки.... Когда убедился, что Катя ему подходит, и что да, среди всех плохих женщин есть все-таки одна хорошая, то сделал предложение:

«Друг мой милый, родная моя девочка! Если Вы когда-нибудь полюбите меня, я сделаю все, чтобы Вы были счастливы. Пойдемте вместе! Надо покорять жизнь! Надо работать и бороться за самих себя. <...> Любовь моя безысходная, все теперь понял, без Вас — не жизнь. Прошу Вашей руки. Решайте. Когда хотите и как хотите».

Новая семья жила по крестьянскому Домострою. Все решал Заболоцкий, который считал себя в те годы вторым – после Пастернака – поэтом своего поколения. Застенчивая, домашняя Катя держалась рядом с мужей тихим двойником, молчала с гостями и даже не пыталась принимать решений. Заболоцкий говорил ей, какие простыни купить, какая одежда нужна детям. Знакомые поражались: в этой семьи у жены в хозяйстве не было даже совещательного голоса. Катя была помощницей мужа и матерью – других ролей в жизни у нее не было.

В 1938 году Николая Заболоцкого арестовали. Были сначала тюрьма, где его пытали, потом дальневосточные лагеря, потом ссылка в Алтайлаге, в Кулундинской степи. Самое большое потрясение поэта от ГУЛАГА – там почти не было людей, которые интересовались литературой. Он написал жене: «Приходится признать, что литературный мир – это только маленький островок в океане равнодушных к искусству людей».

Пока поэт сидел, его семья выживала. Чтобы прокормить детей, Катя вязала и продавала вещи. Во время бомбежки в дом попала бомба, они чудом остались живы. А когда Заболоцкого из лагеря отправили в ссылку а Алтайскую степь, Катерина с детьми сразу же поехала к нему. В горе и радости, никогда не жалуясь, она была с ним рядом.

В 1946 году поэт завершил перевод «Слова о полку Игореве», и его командировали в Москву показать оконченный труд. Перевод литературному начальству понравился. Жизнь налаживалась, дела пошли в гору. Сначала Заболоцкий зарабатывал переводами, потом смог опубликовать свои стихи. Его восстановили в Союзе писателей, дали квартиру – в Москве, в писательском доме. Появился достаток, рядом была надежная жена и хорошие, воспитанные дети...

Писатель Василий Гроссман был соседом Заболоцких. Он был известным сердцеедом, но на Екатерину никаких видов не имел. Ему просто нравилось, что она не такая, как большинство писательских жен, не такая, как его жена Ольга, которая ненавидела работу на кухне, имела обо всем свое мнение и спокойно сообщала его всем, кому хотела. И он все чаще и чаще останавливал свой взгляд на женственной, мягкой Екатерине.

Екатерина была вообще не из тех женщин, которые решаются на адюльтер, тем более – в пятьдесят лет, но ее подкупало, что Гроссман всегда спрашивал, о чем она думает, интересовался ее мнением, разговаривал с ней. Гроссмана потянуло к жене друга как магнитом. А она стала узнавать его по звонку в дверь. Катастрофа! Но Заболоцкий ничего не замечал. Он чувствовал себя человеком, случайно уцелевшим во время чумы, баловнем судьбы, которому стократ было возращено все отнятое.

Все отмечали, что к поэту в эти годы вернулась его знаменитая важность. Он держался с большим достоинством и верил, что ничего плохого с ним больше никогда не случится. Кажется, он начинал верить, что всего этого ГУЛАГовского кошмара никогда и не было...

В 1955 году у Заболоцкого случился первый инфаркт. Екатерина Васильевна преданно ухаживала за ним. Евгений Шварц был у них в гостях и поразился: «Николай Александрович еще полеживал, но решил встать к обеду. Екатерина Васильевна вдруг опустилась на колени и обула его. И с какой легкостью, с какой готовностью помочь ему. Я был поражен красотой, мягкостью и женственностью движения...»

Нельзя сказать, что Заболоцкий это не ценил – по-своему, но ценил! Иногда начинал жалеть, что обращался с женой, как с прислугой. Писал:
Ангел, дней моих хранитель,
С лампой в комнате сидел.
Он хранил мою обитель,
Где лежал я и болел.

А когда Заболоцкий поправился, его тихая Екатерина тихо сказала, что уходит к Гроссману и начала собирать чемоданчик. «Если бы она проглотила автобус, он удивился бы меньше...» – хмыкали знакомые.

Многие исследователи творчества Заболоцкого считают, что уход жены он пережил гораздо хуже, чем арест. В один момент рухнул весь его мир, все, на чем, как оказалось, держалась и его жизнь, и его стихи. Он мгновенно растерял всю свою важность, мог расплакаться в разговоре со знакомыми...

Потрясенный вероломством жены, поэт начал ухаживать за Наталией Роскиной. Никакой любви там не было, но он знал, что эта молодая женщина любит его стихи, и от одиночества хватался за нее как за соломинку. И конечно, в своем состоянии он вел себя дико: уже на второй встрече с Натальей написал на ее салфетке : «Я п. В. б. м. ж.»! (Я прошу вас быть моей женой).

Но ничего у него с Натальей не вышло. Никто, кроме Екатерины Васильевны, Заболоцкому был не нужен. В эти дни он пересмотрел всю свою жизнь и пожалел о каждом своем грубом слове, каждой холодной минуте, каждой грубости, каждом пренебрежительном жесте. Екатерине тоже было нелегко. Мир, в котором не было мужа, казался незнакомым; его надо было обживать заново, а она не умела... Через три года она вернулась к Заболоцкому.

Сердце поэта не выдержало стольких потрясений, и от второго инфаркта он умер. Екатерина Васильевна пережила мужа на много лет в оцепенелом одиночестве. Василий Гроссман больше не женился.