Судьба автора песни «Я спросил у ясеня...»: с него Булгаков списал своего Иуду
Пламенный революционер, одобряемый чиновниками
Владимир Киршон в 1930-х годах был одним из основных идеологов РАППа — Российской ассоциации пролетарских писателей. Он писал пьесы с четко выверенной идеологической линией, и они шли на сценах всех ведущих театров. В его пьесах, как и требовалось в те времена, прославлялся Сталин и воспевались идеи социализма. Коллеги-литераторы вспоминали, что Киршон, что называется, «не хватал звезд с неба», но зато обладал чутьем: понимал, какая тема будет одобрена руководством, и умело «пробивал» свои произведения, заручившись поддержкой чиновников.
Как признавался драматург Александр Афиногенов, описывая Киршона: «Воплощение карьеризма в литературе. Полная убеждённость в своей гениальности и непогрешимости. Он мог держаться в искусстве только благодаря необычайно развитой энергии устраивать, пролезать на первые места, бить всех своим авторитетом, который им же искусственно и создавался».
Иногда писал стихи
Поэтом его никто не считал, хотя Киршон иногда дополнял свои пьесы стихами собственного сочинения. Вот и строчки «Я спросил у ясеня...», положенные на музыку Тихоном Хренниковым, вошли в комедию Киршона «День рождения». Тогда она звучала иначе — более иронично и весело, чем в версии Микаэла Таривердиева, которую мы знаем. Мог ли Киршон представить себе, насколько популярной станет эта песня у потомков?
Травил Булгакова и других писателей
Впрочем, в то время его тревожили совсем другие мысли. На собраниях РАППа Киршон громко клеймит всех писателей, уклоняющихся от воспевания «героики социализма»: Вениамина Каверина, Михаила Пришвина, Михаила Зощенко. Особенно доставалось от разъяренного идеолога Михаилу Булгакову: Киршон открыто называл его «классовым врагом». По сути, Киршон был настоящим надзирателем — пристально отслеживал, чем живут, «чем дышат» писатели, и, выявив малейшее отклонение от курса партии, немедленно принимал жесткие меры: ставил вопрос об исключении из РАППа и даже писал доносы, обвиняя в контрреволюции.
При этом зачастую он просто убирал таким образом конкурентов со своей дороги. Впрочем, это и доносами-то назвать нельзя: доносы пишутся тайно, а Киршон ничего не скрывал, писал письма Сталину открыто, после того, как на очередном собрании громил очередного коллегу.
«Философа-монаха — расстрелять!»
Все, кто имел свою точку зрения, отличавшуюся от его, Киршон искренне считал врагами и ненавидел. В 1930 году именно он начал травлю Алексея Лосева — писателя-философа, который в своей книге отвергал идеи марксизма. Узнав о том, что Лосев тайно принял монашество, Киршон пришел в ярость и кричал на собрании о том, что философа надо поставить к стенке.
«Много помогал товарищам материально»
Впрочем, его нельзя назвать совсем уж плохим человеком. Были люди, относившиеся к Киршону с теплотой и благодарностью. Например, актриса Клавдия Пугачева вспоминала: «Он любил сделать человеку что-нибудь приятное и обладал особой способностью повернуть дело так, что огорчения приняли бы характер мелких пустяков. После встречи с ним становилось легко. Таким остался в моей памяти Владимир Михайлович Киршон. Он много помогал товарищам материально и никогда никому об этом не говорил. Многие обращались к нему с различными просьбами, и в своем кругу я не помню случая, чтобы он оставил самую незначительную просьбу без внимания».
Тридцатые годы, между тем, набирали обороты: начиналась эпоха террора. Киршон, горя стремлением «очистить» писательские ряды, еще активнее писал обличающие письма, теперь уже на адрес НКВД. Он не знал, что уже разгоняется колесо, которому суждено переехать его самого. В марте 1937-го был арестовал нарком внутренних дел Генрих Ягода — покровитель Владимира Киршона. Скоро и он сам оказался в положении тех, кого недавно обличал с высокой трибуны. Теперь уже травили Киршона: обличали на собраниях, обвиняя в троцкистской деятельности. И в конце концов арестовали.
Сработал бумеранг
Началась совсем другая жизнь: камера, допросы, неизвестность. Несколько писем, начинавшихся со слов «Дорогой товарищ Сталин» и полных слезных просьб о помиловании, остались без ответа. Драматурга Владимира Киршона расстреляли в июле 1938 года. Ему было тогда 35 лет. Если он и был злодеем — то получил за свои преступления сполна. Что осталось после него? Образ предателя Иуды в романе «Мастер и Маргарита» был написан Булгаковым именно с него. Кстати, как раз Булгаков, один из немногих, отказался выступать с разоблачительной речью против Киршона, считая это недостойным.
Песня — про Лукашина?
А еще осталась песня. Нежная, грустная, лирическая, совсем неподходящая для пламенного «строителя коммунизма» и обличителя инакомыслящих. «Я спросил у ясеня: "Где моя любимая?"...» — стихи пусть и не гениальные, но чем-то они зацепили Эльдара Рязанова, возможно, оказались созвучными его настроению. Да и на сюжет фильма они «ложатся» органично: так же, как лирический герой стихотворения, Женя Лукашин потерял свою первую любовь, которая ушла от него к его лучшему другу Павлу.
Инертный, пассивный Женя вполне мог, вместо того, чтобы попытаться ее вернуть, вот так меланхолично бродить и тоскливо вопрошать у ясеня, тополя и дождя: «Где моя любимая?». Думается, популярность эта песня получила благодаря не столько тексту, сколько талантливой музыке Микаэла Таривердиева и душевному исполнению Сергея Никитина.