«Мне кажется, я умираю. Ребенок умер — и я тоже сейчас умру»

На сроке беременности 16 недель врачи объявили Анне Старобинец, что у ее нерожденного ребенка поликистоз почек и что с таким диагнозом младенцы не выживают. В России Анна прошла все круги ада, чтобы выяснить, есть ли у малыша шанс остаться в живых и как быть дальше. Когда выяснилось, что шансов нет, она отправилась в Германию, чтобы прервать беременность на позднем сроке. Мы публикуем отрывок из книги Анны Старобинец «Посмотри на него» – о проживании горя, медицинской этике и о том, как сохранить себя, когда сохранить ребенка невозможно.
«Мне кажется, я умираю. Ребенок умер — и я тоже сейчас умру»
Getty Images

— Я вижу, что самую острую стадию, на которой мое участие было бы максимально полезно, вы уже пережили, — говорит психолог в немецкой клинике. — Вам помогал психолог в России?

Не занимайтесь самолечением! В наших статьях мы собираем последние научные данные и мнения авторитетных экспертов в области здоровья. Но помните: поставить диагноз и назначить лечение может только врач.

Я начинаю хихикать.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

— Что я не так спросила?

Я вспоминаю профессора Демидова, его пятнадцать студентов и себя без трусов. Я вспоминаю совет идти в женскую консультацию. Я вспоминаю охранника в мышином свитере. И тетушку в консультации, которая предлагает мне «родить нового», обещает, что в одну воронку два раза не попадет, и требует, чтобы я срочно, срочно, немедленно бежала в районную поликлинику с обходным листом. Окулист, стоматолог и лор.

— Нет, мне не помогал психолог в России.

— Вы отказались от его услуг?!

— Мне не предлагали его услуги.

— Очень странно, — голландка разглядывает меня недоверчиво. — Это же стандартная практика!

— У нас так не принято, — говорит муж.

Она кивает с понимающим видом. На Марсе так не принято, что тут можно возразить.
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

— Сейчас я расскажу вам, как будет проходить процедура прерывания, — сообщает она. — Важно, чтобы о некоторых подробностях вы знали заранее и были к ним готовы. Вероятно, перед началом схваток вам сделают специальный укол через брюшную стенку и стенку матки под контролем УЗИ.

— Что это будет за инъекция?

— Яд, — спокойно отвечает она. — Мгновенного действия. В ваш организм он не попадет. Зато ребенок совсем не будет страдать в родах. И кроме того... на вашем сроке есть небольшая, но все-таки вероятность, что без укола он родится живым. Я вижу, что вам тяжело это слышать. Но эта инъекция избавит малыша от мучений. И есть еще несколько вещей, о которых вам лучше знать заранее.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
Она говорит, что мне будет предложено на выбор забрать тело ребенка без вскрытия, забрать его после вскрытия или не забирать вообще.
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Она советует в любом случае согласиться на вскрытие, потому что это поможет подтвердить или уточнить диагноз и определиться с тактикой ведения моих беременностей в дальнейшем. На этом этапе нашей беседы другая, спокойная и уравновешенная я уже, по счастью, полностью замещает меня, потерявшую дар речи от ужаса, поэтому я совершенно спокойно соглашаюсь с психологом: да, вскрытие, безусловно, имеет смысл провести.

— Подумайте, хотите ли вы забрать тело — или вы оставите его в больнице.

Я представляю макабрическую картину. Вот мы везем это маленькое тельце из Берлина в Москву, через границу. Мы аккуратно его упаковали. Что это у вас такое там, в чемодане, а, женщина?.. Похожее на маленького ребенка?.. По нашим правилам, младенцев нельзя возить в чемодане...

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

— Мы вряд ли сможем его забрать, — говорит муж. — Что с ним будут делать, если мы оставим его в больнице?

— Его похоронят, — отвечает психолог. — Платить за это не надо, деньги выделяются из бюджета. Но... есть одна деталь. Это будет братская могила. Таких малышей хоронят раз в несколько месяцев, вместе, в одном гробу.

— В одном гробу, — механически повторяю я.

Она кивает:

— Когда я впервые об этом узнала, сама пришла в ужас. Но потом я подумала: а что, если им так лучше, этим детям? Не так страшно? Они хотя бы там не одни... Я агностик и не знаю, есть ли жизнь после смерти и какая она. Но я подумала: если там все же что-нибудь есть, возможно, эти дети держатся вместе. Может быть, они там, ну, знаете... вместе играют?

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Не знаю, искренне она говорила или это была профессиональная заготовка, но ее слова, сколь бы бредовыми они ни казались, я вспоминала потом множество раз, и они всегда меня утешали. Они и сейчас меня утешают. Может быть, они там вместе играют. Они там не одни.

— У вас есть еще дети? — спрашивает психолог.

— Да, дочь.

— Сколько ей лет?

— Восемь.

— Она знает, что происходит?

— Да.

— Когда вы вернетесь, она будет задавать вам вопросы. О том, как все было.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

— Да, я знаю. Как мне правильно отвечать? Мне не хотелось бы врать ей.

— Врать не надо. Избавьте ее от душераздирающих подробностей — но расскажите правду. Единственное... не говорите, что вы выбирали — прерывать беременность или донашивать. Скажите просто, что малыш не мог выжить — тем более, что в вашем случае это чистая правда, в отличие от, скажем, ситуаций, когда женщина решает, прерывать ли беременность из-за синдрома Дауна. Как бы то ни было, если ребенок узнаёт, что был какой-то выбор, он перестает чувствовать себя в безопасности. Например, ему может казаться, что он теперь не должен болеть — а то вдруг он следующий...

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

Она оглядывается на книжные полки у себя за спиной:

— Обычно я советую какую-то литературу по теме — но, к сожалению, тут у меня все на немецком... В России наверняка есть книги о том, как справиться с потерей беременности на позднем сроке.

— В России нет таких книг, — отвечаю я. — По крайней мере, я не нашла.

— Очень жаль, — говорит она, — что нет полезной литературы. Но в любом случае, когда вы вернетесь в Москву после прерывания, вам обязательно нужно будет ходить на сеансы групповой терапии с женщинами, которые, как и вы, потеряли ребенка на позднем сроке. Не менее полугода. Это очень важно — делиться своими переживаниями и опытом.

Я с трудом сдерживаю идиотское, совершенно неуместное в такой ситуации хихиканье:

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

— Нет никаких групповых сеансов с такими женщинами.

— Но... это же стандартная практика! Наверное, вы просто не в курсе. Обычно такие группы бывают при роддомах или гинекологических клиниках...

Я молча качаю головой. Она пытается это как-то осмыслить. Марсиане, что с них возьмешь.

Напоследок, уже провожая нас к выходу, она говорит:

— Обязательно нужно на него посмотреть.

— На кого?

— На ребенка. Когда он родится.

— Зачем?!

— Чтобы попрощаться. Чтобы не было чувства вины.

Посмотреть на результат аборта, чтобы не было чувства вины. Нет, похоже, это все-таки они марсиане.

— Ни за что, — говорю я ей. — Это очень страшно. Если я посмотрю на него, он мне будет являться в кошмарах всю жизнь.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

— Нет, не будет, — она поворачивается к Саше. — Вы тоже не собираетесь на него посмотреть?

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

— Я... не знаю. Я об этом не думал. Какой в этом смысл?

— Попрощаться, — повторяет она. — Это все-таки ваш ребенок. Если вы на него не посмотрите, вы будете очень жалеть.

Мы выходим на улицу, к рождественским фонарикам и гирляндам. Мы идем, а я все повторяю, что не буду, не хочу и не буду смотреть на ребенка.

— Не волнуйся, никто тебя не заставит, — говорит Саша.

— А ты — будешь смотреть на него?

— Может быть, — он рассматривает крошечную фигурку младенца в яслях за стеклом. — Я еще не решил.

Книга «Посмотри на него» издана в издательстве Corpus.