«Что ты за мать?» Могут ли женщины не любить своих детей

Наверное, это самый частый упрёк, обращённый к матери младенца: «Ты просто его не любишь, что ты за мать?!» Упрекают мужья, новоиспечённые бабушки, врачи и даже фактически случайные люди буквально по любому поводу. Плачет? Не любите! Мокрый? Не любите! Не хотите принимать совет лечить его пупочную грыжу медной монеткой и поездкой к «хорошей надёжной бабушке»? Не любите! Вы просто его не любите. А если она и правда не любит? И очень мучается из-за этого?

У хороших правильных женщин — что? Правильно, материнский инстинкт. Женщина от природы устроена так, что ребёнка ещё нет, а она его уже любит. И уж точно полюбит с первого взгляда, как только возьмёт на руки, едва поднесёт к груди.

Так устроены мир и человек. Женщина от вида своего младенца аж разум теряет, так его обожает. Природа, брат, тут уж ничего не попишешь. Мать — она то, что выродила, с первого взгляда и больше всего на свете любит. Хоть какого урода, хоть убийцу или маньяка там, всё равно с рождения и до самой смерти любит, аж себя забывает. Инстинкт у ней. А вот и нет.

Живой, всё в порядке

Восемнадцать лет назад я родила мальчика. Сама, без анестезии, которую тогда считали блажью трусливых женщин, неспособных «просто немного потерпеть», зато готовых «химией всякой» вредить родному ребёнку. Без пресловутого кесарева, про которое ходили мифы в духе «а вы знаете, когда учёные кесарят самок животных, они отказываются от своих детёнышей, родовая боль нужна для материнского инстинкта». Словом, родила. Ребёнка тут же унесли из зоны видимости, но я услышала его плач. Подумала: «Уффф, живой, всё в порядке». Потом его на специальной тележке вкатили уже в палату. Сердитая пожилая медсестра с красными от постоянного мытья руками торопливо выполнила обряд «девочки, не волнуйтесь, вам покажут, как пеленать». И я осталась наедине с мурчащим крошечным комочком, утонувшим в этих кофточках, которые неделю назад проглаживались с двух сторон и укладывались в «роддомовскую» сумку с мыслями о том, что ну неужели дети такие маленькие. Вот, лежит. Можно на руки взять. Мой сын. Не может быть. Нет, я знала, что он будет, что он — мальчик, знала, как я его назову. Я разговаривала с ним, когда он был внутри меня. А теперь вот. Отдельно. И тут я поняла, что ничего не чувствую. То есть чувствую облегчение, что всё закончилось и мы с ним живы. Тревогу, потому что это страшная ответственность и не очень понятно, что будет дальше. Изумление тем, что свершилось и да, я — мама. Лежит. Мой сын. Ничего себе. Но никакой любви к этому маленькому существу я не испытываю.

Плохая, ленивая, никчёмная

Я чувствую страх, что не справлюсь и разочарую всех вокруг. Что окажусь плохой, ленивой, эгоистичной никчёмной матерью, как и твердили предыдущие девять месяцев добрые и поддерживающие родственники буквально со всех сторон. Я чувствую огромную ответственность. Долг. Готовность защищать это маленькое существо любой ценой, потому что я теперь должна. Но не любовь. Как бы это сказать? Я его не знаю. Так, наверное, замуж по сговору выходят: закончились обряды и поздравления, гости разошлись и вы остаётесь наедине с совершенно незнакомым человеком. И должны теперь быть с ним «покуда смерть не разлучит».

Только тут не мужчина, который может оказаться опасным для вас. А младенец. И это вы можете быть источником опасности, если «плохая, эгоистичная, ленивая». Я помню жутчайшую внутреннюю панику. Ужасное чувство вины перед младенцем.

Инстинкт же! Я же готовилась, перечитала всю литературу для родителей, что нашла, от старых жёлтых советских брошюр до современных глянцевых журналов с счастливыми семьями на обложке! И каждая история материнства начиналась со всякого «чуть не умерла от счастья, когда увидела мою прекрасную доченьку, она была самым красивым ребёнком на свете». Я вспоминала все эти «прижалась носом к сладкой макушечке», «целовала пяточки», «кушал мамочкино молочко, а я умирала от нежности» и нюхала, смотрела, кормила. Покрытая тонким пухом лысинка с пульсирующим родничком пахла странно и ни на что не похоже. Кукольные кривые ножки с крохотными пальчиками (на большом след от забора крови) были странными, с мягкой, никогда не ходившей по земле пяткой. Во время кормлений, особенно ночных, умирала я, скорее, от усталости и страшного недосыпа, мне даже снилось, что я иду в магазин и засыпаю, кормлю и засыпаю, купаю и засыпаю, так и утопила ребёночка, ехидна. Проснулась в холодном поту, кинулась к кроватке — живой, конечно, спит.

«Какая ты счастливая!»

Всё это время меня поздравляли и говорили, как завидуют моему счастью, ведь дети растут так быстро, а такие милые младенцы они, увы, совсем недолго. Ути, сладкий, кого мамочка любит больше всех на свете? Кто вырастет и покажет ей, кто в доме хозяин? Мамочка наружу улыбалась и умилялась, а внутри рыдала, билась головой о что попало и проклинала себя — любовь к ребёнку не пришла. Не помогли ни пресловутая первая улыбка, ни цепкие маленькие ручки, ни то, что малыш уже отличает своих и чужих, тянется к матери и начинает плакать на руках у посторонних. Я просто превратилась из беременного инкубатора в персонал по обслуживанию младенца: переодевала, стирала, гладила, гуляла, покупала, готовила, перестилала, сушила, кормила, купала. В первые месяцы часто понимала, что падаю от усталости: я кормящая, но сегодня не ела. Мне было некогда. Весь быт нашей семьи на мне, и мне хочется плакать от обиды, когда подруга по колясочным прогулкам рассказывает, что может спокойно и поесть, и помыться, ребёнка обязательно подхватят мама, папа, брат, муж, бабушка. А я одна. Семья далеко. Здесь только вечно упрекающий и ставший невероятно придирчивым муж и его «а мы-то в своё время без памперсов и водопровода» родня. И, конечно, я действительно оказалась плохой матерью. Я не люблю своего ребёнка. Я просто его обслуживаю. Делаю это хорошо, наступаю на боль, усталость, жалость к себе. Всё, моя жизнь кончена, теперь я служу ребёнку. Но я так хочу его любить! Я хочу это счастье, о котором поют из каждого утюга! У всех оно есть и сразу, а моё почему не подвезли?

Дочь как наказание

В те годы я знала одну девушку. Она была чуть старше меня, и её не любила мать. Она так и говорила, мол, у меня хорошая мама, просто она меня не любит. Я видела эту женщину. Красивая, стройная, всегда невесёлая. Дочь она не обижала, делала для неё всё положенное: обеспечивала, воспитывала, одевала, водила в музыкальную школу и всё остальное, что полагалось интеллигентной семье тех времён. Но не любила и не скрывала. Дело, кажется, было в том, что родить по факту беременности её попросил любимый мужчина. Женатый любимый мужчина. Мол, здорово, что будет малыш! Я разведусь, мы поженимся, у нас будут любовь и маленький. А потом почему-то дал заднюю, передумал. И она осталась одна, беременная и брошенная. Ей пришлось вернуться к родителям в глубинку, вынести море упрёков и обвинений в позоре, приносе, подоле и т. д. Натерпелась. Выплыла, карьеру сделала.

Но дочь упорно воспринимала через призму долга и позора. Не упрекала её, нет. Просто растила, будто отбывала наказание. Это было страшно.

И вот стою я с младенцем на руках и боюсь, что у меня тоже будет так. Никакого мне счастья материнства, только долг, труд, стиснутые зубы и симуляция любви с радостью, потому что ребёнок не виноват. Он никогда не должен узнать, что я его не люблю. И зачем я такая порченная на свет родилась? Почему такие уроды, как я, вообще рождаются? Короче, месяца за три жизни такой у меня выросло чувство вины и никчёмности размером с небольшого слона, который угрюмо мотался за мной по серым улицам неродного городка, в вечном дне сурка между домом, районным рыночком на два ряда навесов, парой магазинов, аптекой и поликлиникой.

Хард-рок и одуванчики

И только ещё через несколько месяцев, когда сын наконец-то стал спать по ночам, слегка убавилось работы, а серый снег под заводскими трубами городка сменился на жизнеутверждающие одуванчики, и стало как-то веселее на душе в целом, я вдруг поняла, что что-то изменилось. Я познакомилась со своим ребёнком. Я его понимаю, знаю, что его любимая игрушка — не относительно дорогой пластик, а деревянная ложка, которой так прикольно лупить по всему, от прутьев кроватки до маминого носа, разбираюсь в оттенках его рёва, рыка и писка. Мы общаемся. У нас есть даже свои секреты и вещи, которые мы делаем только вдвоём — например, слушаем хард-рок, который «визг, а не музыка, и при ребёнке нельзя». И чёрт возьми, сынок, да, детка, тебе нравится, как пилит старина Лемми? Мамин мальчик! Ты ж мой маленький рокер, кому достанется мамкина косуха, бандана и кольца с черепами? Ты ж мой хороший, мой самый дорогой, самый любимый! Нет, за что-то я себя по‑прежнему корила и мучилась совестью. За то, что мне было не радостно, а скучно по сто раз читать один и тот же стишок, возиться в песочнице, ходить на горки. Должно ж быть в радость, да? Материнский инстинкт же! Даже кошка играет с котятами, а вы, видите ли, через «не хочу». Надо хотеть! Хотеть не получалось, просто играла, ходила, читала.

Не одна такая

Я долгие годы скрывала, что была такой плохой неправильной сломанной матерью — целых несколько месяцев отказывала ребёнку в инстинктивной природной любви. А потом на каком-то форуме в материнском разделе наткнулась на тему под названием «Когда вы полюбили своего ребёнка». Аж глазам не поверила. Нырнула изучать. Там были сотни сообщений. И среди «с первого взгляда», «ещё в животике», «с первой улыбки» попадались «когда ему было месяца два, может быть, три», «ближе к полугоду», «к четырём месяцам что-то почувствовала, а к году уже сильно любила». Мой мир, где я была некачественным производителем любви, которая должна была прийти сама, как грудное молоко, рухнул. То есть долгие годы меня скручивало виной, когда кто-то из родни, медперсонала или знакомых ронял дежурный упрёк «ты его просто не любишь». А так было можно. С этим сталкивается множество женщин. К ним любовь приходит не сразу. А через дни, недели, месяцы труда, вложений, знакомства с этим маленьким инопланетянином, который постепенно становится любимым и родным. Я стала задавать вопрос про «когда пришла любовь к ребёнку» всем встречным-окружающим женщинам. И даже подружилась с двумя из них на почве «девочки, мы не одни такие». Ребёнок одной родился с видимыми особенностями развития, и родня страшно винила её за это, вторая была точно как я — замотанная оторванная от семьи молодуха без всякой помощи, зато под градом упрёков и придирок со стороны мужа и его родни.

Слишком сложно для инстинктов

Правда, мы тогда считали, что с нами всё же что-то не так. Не сработал у нас материнский инстинкт, пришлось настраивать любовь «в ручном режиме». И только много лет спустя я прочитаю, что никаких врождённых инстинктов у человека нет. Вообще. Ни единого. Есть условные и безусловные рефлексы, есть базовые потребности, есть определённое поведение, например, родительское. Но для инстинктов мы слишком сложные создания, мы не гусеницы и не мыши, чтобы в определённой ситуации, включая материнство, просто включался волшебный алгоритм инстинкта и подвозил нам вшитые знания: кормите вот так, защищайте эдак, пожертвуйте собой, если вот такое. Да, у нас ест гормон окситоцин, который участвует в сокращении матки во время родов, а ещё отвечает за формирование привязанности «мать-ребёнок» после рождения. Но не всем его подвозят в нужном количестве. Вам, женщина, не хватило. Не повезло. Формируйте любовь «в ручном режиме». Кстати, это одна из тех вещей, о которых неплохо бы предупреждать актуальных и будущих беременных. Что так бывает, это не страшно, вы не чудовище, подождите, всё придёт. Потому что это, чёрт возьми, адова пытка — жрать себя за то, что у всех «по природе» и «само», а вы плохая, неправильная и не любите, не любите, не любите! Да, мы млекопитающие. Но из всего объёма ухода за младенцем женщине пресловутой природой даже лактация не гарантирована. В жизни разное бывает, поэтому редкий супермаркет не торгует смесями для младенцев. А пеленать, кормить, гулять и читать «Курочку Рябу» мы умеем не от рождения, а когда взяли и научились.

Два слова об отцах

Кстати, молодые отцы в абсолютном большинстве случаев младенцев побаиваются, долго присматриваются к новорожденным, пугаются их хрупкости, знакомятся с детьми медленно и спокойно формируют любовь всё в том же «ручном режиме»: привык, стал узнавать, общаться, гулять, читать сказки и играть — глядишь, и полюбил.

И да, к бабке не ходи, но если отец занимался ребёнком действительно много, вложил от души сил, времени, сна, здоровья и т. д., то любовь эта придёт раньше. И будет сильнее.

Если уж что у нас и «по природе», то это привычка ценить и беречь то, во что мы действительно вложились, а не то, что чужими усилиями само рядом выросло. Мальчик мой теперь совсем взрослый. Ужасно красивый, глаз не оторвать, я пробовала. И, чёрт возьми, я люблю его больше всех на свете, как бы не шутила про его совершеннолетие о Добби, получившем вожделенный носок. Видели бы вы его пяточки! Сплошное ми-ми-ми сорок третьего размера.

Источник