Растерянность и боль «воскресного папы». Как смягчить ситуацию?
Наша психика боится неопределенности. А рождение ребенка всегда увеличивает неопределенность у пары: до этого момента мы, допустим, успели научиться тому, как жить в одиночку, и кое-как (иногда неплохо) научились жить с партнером – достаточно его знаем, чтобы считать понятным, а жизнь – достаточно предсказуемой. А ребенок – это новая личность и сплошная неопределенность. Плюс растерянность родителей в новой роли (и потери старых ролей, свободы и ощущения собственной компетентности).
Что нам помогает при неопределенности? Мы активно используем социальный опыт, и в том числе стереотипы. И в этом случае часто мама ощущает свою позицию более понятной: в силу исторических причин у нее перед глазами есть много примеров, как справляются одинокие матери. Определенность обеспечивается известными правилами игры, в числе которых – сочувствие со стороны общественности. А в комплекте – устойчивые ожидания, что теперь все зависит только от мамы, и ответственность – тоже вся на ней. А на папу рассчитывать не стоит: «Чего на него надеяться! Только разочаруемся».
К сожалению, роль отца в России чаще всего не воспринимается ресурсной, хорошей, достойной и заботливой. Страна, жизнь которой была тяжелой и, в общем, экономически неблагополучной, почти не создала традиций благополучного отцовства.
Историческая инерция «безотцовщины» как результат огромного количества психологических, поколенческих травм. Чтобы преодолеть эту инерцию и создать благополучное отцовство, нужно приложить много сил. И эта миссия принадлежит не только отцам. Увы, у «воскресных отцов» тем более редко может быть перед глазами хоть сколько-то хорошая модель такого отцовства «на удаленке».
Часто «воскресный отец» оказывается в системном конфликте: от него есть много ожиданий – и личных, и социальных, и про хорошее («Ты должен, как нормальный мужчина...»), и про плохое («Все они такие! Только и рады – от ребенка избавились!»).
Негативные социальные стереотипы деструктивно влияют на поведение любого человека (вспомните, например, знаменитый эксперимент, в котором ученики меняли свое поведение и результаты в зависимости от ожиданий учителей). И как бы человек ни любил своего ребенка, ему невероятно сложно сохранять свою активную роль, если ее будет ограничивать другая сторона.
Если другая сторона, в силу обид, страхов и пугающих стереотипов, будет подозревать его в самом плохом и отделять отца от ребенка. Иногда некоторые мужчины настолько не могут смириться с потерей своей прежней отцовской роли, это может быть настолько больно, что они выбирают полный отказ от общения со своим ребенком (кто-то использует такой полу-самообман: «Мы будем общаться, когда ребенку исполнится 18». Увы, мало кто заранее осознает цену этого решения).
Часто роль «воскресного папы» – это некий компромисс, позволяющий избежать сложных переговоров. Без переговоров роли распределяются автоматически: женщина получает контроль над всеми решениями относительно ребенка, а мужчина берет на себя ответственность только за алименты и свое участие в воспитании сводит к тому самому минимуму «кино, картошка фри и мороженое по выходным». И так же автоматически все участники ощущают себя брошенными и обиженными, и это чувство обиды сохраняется иногда до конца жизни.
Что можно сделать, чтобы избежать этого автоматизма? Увы, «воскресному папе» придется разрабатывать хорошую модель самому, с нуля. Хорошие модели – те, что создаются совместно в процессе переговоров с остальными ответственными за процесс. А значит, эти модели должны быть еще и гибкими – и это часто требует психологической зрелости, как и умение вести переговоры.
Во-первых, признать ценность отцовского вклада (а это тяжелое испытание для бывшей партнерши). Во-вторых, признать и соблюдать договоренности о том, что и у отца есть часть ответственности за будущее ребенка, и возможность принимать участие в решениях. А для этого важно признать, что отец может быть так же «достаточно хорошим», как и мама. Если переговоры проходят с достаточным уровнем уважения всех участников друг к другу, договариваться легче.
И в любом случае «воскресному папе» придется делать очень конкретные шаги в своем отцовстве, если ему важно эту отцовскую роль сохранить.
Во-первых, ему придется увидеть, как часто отцы обесценивают свою боль от увеличения дистанции с ребенком
Это поможет осознать свои интересы: «Мне больно, ведь наш ребенок действительно ценен для меня. Значит, я могу что-то делать, заботиться о том, чтобы мы могли сохранить нашу близость с ним».
Во-вторых, смягчить для ребенка страх неопределенности
Развод – это всегда усложнение картины мира, картины будущего и принятия решений. Дети трагически переживают потерю всего ценного, и в том числе веры в то, что родители способны со всем справляться (и со сложностями в отношениях).
Будет очень полезно обсудить с ребенком план А и план В. И, если придется, и план С. Но главное, что должно быть в конце любого из этих планов, – то, что вы всегда останетесь его любящим родителем и будете на его стороне. В этом случае у него сохранится хотя бы эта (но важнейшая!) точка опоры. И он, конечно, будет проверять устойчивость этой точки опоры, и большим счастьем для него будет видеть, что отец ее сохраняет.
В-третьих, папе приходится принять и признать то, что ему трудно быть в этой роли
Ему нужно одновременно заботиться о чувствах ребенка, о чувствах матери этого ребенка – чтобы не усугублять войну. И в то же время защищать свои интересы (ассертивно), чтобы не взять на себя роль «вечного спонсора», не оказаться используемым (где использование – там и нечестность, и дети это вполне осознают, и испытывают тяжелейшие, непереносимые чувства, когда случается конфликт лояльности).
В-четвертых, осмыслить, что именно поможет сохранить близость с ребенком
В самом словосочетании «воскресный папа» уже заложен горький смысл: человек, который лишь изредка разделяет кусок жизни со своим ребенком. Причин у ограниченности этого времени может быть множество, но вне зависимости от них, для ребенка – и для его будущего – очень важно, какой именно опыт он приобретет в это воскресенье. Действительно, иногда и картошка фри с мороженым бесценны. Иногда и они могут стать символом опоры в жизни ребенка и помогут ему сохранить веру в лучшее.
И не поможет научиться обсуждать задачи, обращаться за помощью и так далее. Поэтому очень важно, чтобы у «воскресного папы» были совместные задачи с ребенком. Такие, которые они могли бы решать вместе. Будет ли это постройка забора, конструирование «Лего» или обучение вождению – не так важно. А важно, чтобы в этом процессе могло бы найтись место и для дружеской конкуренции, и для игры и подколов, и для взаимной растерянности, поиска решений и помощи.
Поэтому еще стоит выбрать не развлечения, а возможность совместного проживания хотя бы в некоторые дни. И, если оба бывших партнера смогли сохранить уважение друг к другу (пусть иногда с помощью специалиста), то ребенок, возвращаясь к маме, не будет бояться хвастаться: «Мама, смотри, чему меня папа научил!»
К сожалению, в случае развода или разрыва отношений мы не застрахованы от военных действий. И всегда в таких случаях война причиняет боль и вред не столько даже взрослым, против которых она направлена, сколько детям. К сожалению, большое число уже взрослых людей на психологических сессиях, захлебываясь слезами, рассказывают о том, как, например, мама уничтожила папины подарки. И как ребенок изо всех сил пытался сохранить хоть что-то. Или об ужасе, который они испытывали, когда папа после развода напился и выламывал дверь, «чтобы поговорить».
Что можем сделать мы, если у нашего бывшего партнера перевешивают деструктивные стратегии? У этого процесса возможны несколько сценариев.
ПЕРВЫЙ СЦЕНАРИЙ: сторона, которая воюет, испытывает сильнейшую боль, отчаяние, обиду, ярость, бессилие. И, если она считает именно меня – или разочарование во мне – источником этой боли, у меня есть возможность это изменить. Признать, что я причинил боль. И что я сожалею об этом. Сказать, что, несмотря на всю боль, которую мы друг другу причинили, было много ценного в наших отношениях – и назвать это ценное. Это не всегда может помочь, но стоит пробовать – ради детей.
И, возможно, со временем и гореванием боль смягчится и появится возможность договариваться. Иногда – хотя бы о визите к семейному психологу, опять же, не для спасения отношений, а для создания безопасного пространства для детей. Но важно, чтобы этот сценарий не переходил в принесение себя в жертву во имя искупления боли прошлого – тогда речь идет уже о манипуляции.
ВТОРОЙ СЦЕНАРИЙ: дело не в войне и не в боли. Бывший партнер не специально стремится быть деструктивным (из мести), а скорее, склонен разрушать и свою жизнь, и жизнь ребенка. В этом случае, как правило, не работают ни правила, ни договоренности. И нередко в истории играют свою роль зависимости от алкоголя и наркотиков.
Тогда ответственность за безопасность детей ложится на того самого «воскресного папу», и иногда у него нет никакого выхода, кроме как использовать законные процедуры по защите прав ребенка на безопасную и стабильную жизнь.
СУЩЕСТВУЕТ ЕЩЕ ОДИН, ОЧЕНЬ ГРУСТНЫЙ СЦЕНАРИЙ. Сценарий, в котором «воскресный папа» понимает, что сделал уже все что мог, но любое его присутствие в жизни ребенка приводит к взрыву и разрушению. Тут может быть, например, деструктивная конкуренция со стороны мамы с (не всегда осознаваемым) посланием: «Я буду суперматерью нашему ребенку, но тебе к нему лучше не приближаться, ты проиграешь в любом случае». И в таких случаях, увидев, что хорошего решения не существует, отцы от ужаса и боли могут смириться с ситуацией и принять требования матери, уйти из их жизни. В том числе, поверив, что так будет лучше всем.
Например, что вы будете рядом, когда он вас позовет. Что вы будете писать ему письма, и он получит все эти письма, когда ему исполнится 18. Что вы обязательно расскажете ему все, что происходило в вашей жизни, с того дня, как вы расстались. Или – что посадите дерево, которое будет расти только для него. Что угодно, лишь бы у ребенка было доказательство, что вы не забыли о нем, не выбросили, не стерли из памяти. Тогда он сможет в вас верить.
Возможно, вы думаете, что редкие отцы на это способны – подумать об этом, придумать что-то, означающее значимость ребенка, разговаривать об этом, договориться о ритуале, который будет соединять их даже тогда, когда нет возможности видеться. Наверное, редкие. Но я знаю много историй о том, как дети все-таки нашли своих отцов, когда им исполнилось восемнадцать. И иногда сильно позже. И много раз я слышала слова от клиентов: «И только тогда, когда папа мне все рассказал, я почувствовал, что какая-то огромная дыра в моей душе, наконец, закрылась».