«Хочешь, я буду твоей мамой?» Честный дневник приемной мамы. Часть 3

Летом 2015 года в нашей семье появилось еще два ребенка — Кирилл и Нина. Собирались за семилетним мальчиком, но в то же время познакомились с чудесной девочкой Ниной, не смогли выбрать и забрали обоих.

Кирилл показал нам, что такое классическая адаптация, о которой написаны целые книги.

Очень полезный опыт для нас, считающих себя опытными приемными родителями. Первые дни дома Кирилл ревел и просил отвезти его обратно в детский дом. Потом постепенно привык, но жизнь по новым правилам ему не нравилась, сопротивлялся, как мог. Перед нами встала задача научить Кирилла быть обычным ребенком, объяснить, почему с родителями в семье жить лучше, чем в детском доме. Кирилл очень сильно ориентирован на взрослых. Часто демонстрирует, что мнение детей вообще его не волнует, а передо мной и папой изо всех сил старается выставить себя в лучшем свете. Понятно, откуда ноги растут, но это проблема. Становится понятно, почему Кирилл был любимцем воспитателей. Как мягко отучить его от привычки подхалимничать, пока не представляю.

Кирилл ябедничает на всех, часто дополняя свои жалобы рассказом о том, что он, наоборот, совершенно прекрасный. Для этого у него даже специальная манера говорить — сильно картавя и затягивая слова, как малыш. Детей это поведение, естественно, жутко раздражает.

В свободное время не знает, чем себя занять, играть самостоятельно не умеет, а с другими детьми часто просто не хочет. Бывает так, что Тимур с Галей предлагают Кириллу поиграть во что-то, Кирилл соглашается, но начинает нарушать правила, игнорируя просьбы детей. Вообще эта его манера игнорировать то, что ему говорят, часто становится причиной конфликтов с остальными детьми.

Например, открывает Галин ящик, берет там что захочет и сидит играет, не обращая внимания на ее возмущения и просьбы вернуть вещи на место. Как будто вообще не слышит. С детьми держит себя как ослик Иа: всем недоволен, ничего не хочет и все время обижается на что-нибудь.

Тимур и Галя по доброте душевной и так, и эдак пытаются ему угодить и играть хотя бы по его условиям, но заканчивается всегда одинаково — Кирилл ложится на диван, всем видом демонстрируя свое недовольство и обиду на всех. Дети начинают играть без него, и тогда Кирилл слоняется по квартире за мной со скучным видом, рассказывая, какие все плохие, а он замечательный. Конечно, первое, что приходит в голову, — это то, что Кириллу сейчас особенно нужно много внимания. И я стараюсь много с ним разговаривать.

Папа тоже активно пытается встроить Кирилла в мужскую компанию, но говорит, что Кирилл на всех прогулках ведет себя как старичок, ноет и жалуется на все.

Думаю, дело в том, что Кирилл приспособился жить в детском доме, где все по расписанию, где каждую неделю — шумные праздники, а Кирилл — звезда утренников. Там тебя обязательно похвалят, если ты наябедничаешь про всех и подчеркнешь, что ты не такой, как другие, а хороший. Семь лет это прекрасно работало, а в семье так жить нельзя. В семье нужно быть собой и со всеми считаться. Кирилл умеет делать все только напоказ.

Нина

Только сейчас, когда Нина уже с нами и ясно, что это совершенно «наша» девочка, я могу признаться в том, насколько страшно было принять решение взять ее в нашу семью. Ведь до сих пор в обществе бытует стереотип, что ребенок-инвалид — это тяжкий крест для его родителей.

Поэтому признайся мы раньше — нас стали бы отговаривать изо всех сил. Ведь кажется, что страх — это неуверенность в собственных силах. Так оно и есть. Но как можно рассчитать свои силы при принятии такого решения? Никак.

Это большой риск. И я никому никогда не смогу сказать: «Да ладно, чего там, мы тоже боялись сначала, а теперь все отлично!» Тут не угадаешь. Единственной поддержкой для меня в то сложное время были беседы с родителями детей-инвалидов, которые уже решились на этот шаг. И они тоже были очень осторожны и не уверены во мне. Но, разговаривая с ними, я внутренне успокаивалась. Обычные люди. Да, бывает непросто, но не мучаются, а просто живут.

Значит, и я смогу.

И все-таки был момент, когда нужно было окончательно принять решение. И я от ужаса не могла спать. Было так мучительно и невыносимо страшно — до тошноты, до слез: «Отстаньте от меня, я не могу больше думать про это!» Принять решение помогло понимание, что, как бы нам ни было страшно, нас двое и у нас все хорошо. А вот насколько страшно маленькой беспомощной девочке — даже представить невозможно! Что впереди у нее? Чего мы боимся? Сами себя?

Тогда мы еще раз спросили друг у друга: «Ну что, берем?» — «Берем». И после этого стало так спокойно и хорошо! Решение принято, можно выдохнуть. Но принято оно было до знакомства с Ниной. Мы всегда принимали решение перед знакомством с ребенком, основываясь на известной информации о нем и фотографиях. Иначе от страха и волнения я бы не решилась подписать согласие ни на кого из наших детей.

Когда идет речь о детях, которые всю сознательную жизнь провели в детском доме, очень важно понимать, что эти дети очень отличаются от обычных домашних детей. Сложно поверить, насколько они другие, пока лично не столкнешься и не поживешь вместе хотя бы несколько месяцев.

Домашним детям мы объясняем все, начиная с самого раннего возраста. Многие ситуации и явления вокруг себя ребенок наблюдает сам, анализирует и делает какие-то выводы, переспрашивает у взрослого, а взрослый или подтверждает, или объясняет, почему это не так. И на этой основе ребенок дальше строит свои представления о мире.

А теперь представьте себе детей, которые семь лет провели в детском доме. И которым все эти семь-восемь лет никто ничего не объяснял.

Кто ты, где ты, почему ты тут, что будет дальше? Что будет завтра, куда всех повели? Почему перевели в другую группу, где ни одного знакомого лица? Почему перевели в интернат? Что будет дальше?

К семи годам ребенок уже не задает этих вопросов, он смиряется с тем, что все непонятно и он ни на что не влияет. Им просто давали лекарства. Отвозили в больницу, делали операции и возвращали обратно в детский дом. Нина с ужасом вспоминает это все: внезапно заходят врачи, говорят, что сейчас покажут ей мультик, надевают на лицо маску, а потом она просыпается от боли (операция на почках), ее тошнит и рвет... На теле очередной шов. Но никто ничего не объясняет. На протяжении семи лет жизни!

Рассказывая это, Нина в слезах кричит мне: «Они меня обманули и сделали операцию!» Она воспринимает это просто как издевательство. Как насилие над ней, без всяких причин.

Так вот, мне кажется, что, когда привозишь такого ребенка домой, начинать надо с того, что день за днем объяснять: кто он, откуда взялся, почему там оказался, где он теперь находится и что будет дальше. А если ребенок еще и с тяжелым хроническим заболеванием, то и это растолковывать.

И это не так происходит:

— Кирюша, а представляешь, от тебя отказалась мама в роддоме, поэтому ты попал в детский дом, а детям там не место, поэтому мы тебя взяли в семью...

— Даа? Ну ничего себе! Вот так новости! Я в шоке, меня бросила родная мать, ах, я бедный-несчастный, вот так не повезло мне в жизни...

Нет-нет. Разговор складывается иначе:

— Кирилл, дети рождаются у своих мам, иногда мамы по какой-то причине не хотят воспитывать своих детей и отдают их в детский дом...

— А, понятно. А мои родители сидят в тюрьме. А я вылупился из яйца...

— Нет, Кирилл, я же тебе говорю, при чем тут тюрьма? Твоя мама живет где-то в другом городе, она не смогла тебя воспитывать, и поэтому ты воспитывался в детском доме.

— Мм, понятно. А вообще-то я из яйца вылупился.

И я повторяю и повторяю одно и то же. И прошу повторять за мной, и мы буквально заучиваем то, как было на самом деле, потому что ребенок не понимает ничего в свои семь лет. Как вы считаете, можно на этом этапе что-то мутить и недоговаривать? Нет никакого смысла. То, что нам, взрослым нормальным людям, выросшим в семье, кажется страшным известием или какой-то неловкой темой, этими детьми едва воспринимается. Словно в густом тумане появился тончайший луч света. Тому, что эта ситуация печальная, нужно еще ребенка научить!

С Галей мы проговаривали ее историю тысячу раз в течение года. Поначалу она не понимала, путалась, забывала важные детали (например, тот факт, что мама уже умерла). И когда это ее прошлое, наконец, усвоилось памятью, Галя преобразилась.

Как будто успокоилась и начала жизнь заново, уже как полноценный человек. Именно с этого момента она стала резко развиваться и осознанно вливаться в нашу семью.

Как же важно иметь свое прошлое, свое настоящее и будущее. Хоть какое-нибудь! Без этого невозможно нормальное развитие личности. Но я знаю приемных родителей, которые считают, что лучше вообще не обсуждать прошлое. Мол, нечего на ребенка наваливать взрослые проблемы, целее будет. Вырастет, разберется.

Мало того что у Нины не было никакого прошлого, ей врали и в настоящем, и еще, в связи с тяжелой инвалидностью, с ней категорически не обсуждали ее будущее.

Домашние дети знают, что после детского сада они пойдут в школу, потом в институт, потом будут работать, женятся, воспитают детей, станут бабушками и умрут, в конце концов, от старости. С Ниной никто не говорил на эти темы. Зачем расстраивать малышку? Пусть играет, до тех пор пока ее не закроют навеки в каком-нибудь интернате для инвалидов. Сколько труда мне стоило втолковать Нине, что она не всегда будет беспечным ребенком! Она просто отказывалась это воспринимать.

Дома за обедом, на прогулках, во время мытья я сто раз рассказывала ей об этапах обычной человеческой жизни. И каждый раз Нина слушала так, как будто впервые это слышит. В глазах удивление и недоверие. Этот взгляд я помню у каждого своего взрослого ребенка из детдома, мол: «Мама, ты сама-то веришь в то, что говоришь?» И я тащу их к компьютеру, показываю беременных женщин, стареньких бабушек, представителей разных профессий, людей разных национальностей, все, что только можно. Смотрят круглыми глазами, но я знаю: чтобы новая информация улеглась, нужно будет возвращаться к обсуждаемой теме много раз.

Нина тоже хулиганит!

У нас тут в пяти минутах ходьбы красивое искусственное озеро, с живописным рогозом у самой воды, с утками и сосновым лесом на противоположном берегу. Очень люблю гулять до него и возвращаться другой дорогой обратно домой. Идем по дорожке. Вдруг Кирилл шагает с бордюра и делает несколько шагов по траве. Я говорю: «Кирилл, трава мокрая после дождя, сейчас все ботинки будут грязные». Кирилл снова идет по дорожке, я качу Нину в коляске.

И вдруг думаю, что если бы Нина шла рядом, то она бы точно лезла в мокрую траву и не слушалась, очень это в ее характере. Тогда я с размаху съезжаю коляской в траву и начинаю ругаться на Нину, мол, ты куда, трава мокрая, сейчас все ботинки испачкаешь! Нина хохотала и визжала от восторга! Так, пока гуляли, я несколько раз завозила ее то в траву, то в лужу, ругала и обещала пожаловаться папе.

А вечером, когда вернулись домой, Нина просила ей снова и снова рассказывать, как она сегодня не слушалась и в траву убегала.

Вообще, чем ближе узнаю Нину, тем больше поражаюсь, какая она ранимая и тонко организованная девочка. Тем страшнее мне представить, как эта крошка пережила такое количество операций.

В издательстве «Livebook» решили издать книгу Олеси Лихуновой «Хочешь, я буду твоей мамой?». Она выходит из печати в конце мая.