Свободный художник: Елена Хлендовска и её керамические миры

«Так уж получилось, что исторически во всем мире керамические школы определяются по географическому принципу (Франция, Япония, Корея, Германия) и по направлению ("керамика ар-деко", "керамика Баухауса"). С распадом Советского Союза исчезла "советская керамика", встало все производство художественной керамики: разорились и закрылись заводы, исчезли коллективные мастерские, в которых художники работали вместе.

Остались лишь индивидуальные производства и голый энтузиазм. Выживали сильнейшие, они же самые талантливые. Елена — один из таких художников. Благодаря тому, что керамика никогда не была для нее работой, родом занятия, она просто жила и делала керамику каждый день — из года в год. Очевидно, что для нее это рутинная прекрасная жизнь, полная мокрой глины, горячей печи для обжига, экспериментов с температурами и смесями и радости от результата, который почти всегда есть обыкновенное чудо.

Елена никогда не останавливалась, не меняла профессию, не пыталась заработать на жизнь чем-то другим. Став очень успешным художником (ее работы находятся в бесчисленных частных собраниях по всему миру и в коллекциях ММСИ на Петровке и «Царицына»), не утратила чувства радости от соприкосновения с материалом. На сегодня она — один из самых важных художников-керамистов в Москве, а может и в России», — поделилась Наталья Аредова-Кострова. А сама Елена Хлендовска перечислила 7 ярких фактов из своей жизни и творчества, позволяющих лучше понять внутренний мир художника.

В детстве я хотела быть биологом, жить на Северном полюсе и наблюдать за белыми медведями. Вести тихо-спокойно научную работу, а по вечерам, сидя в шерстяном костюме у печки, заполнять дневник наблюдений. Я училась в математическом классе. И мой педагог по алгебре говорил: «Ты только посмотри, Лена, какое красивое решение». А я думала, что значит «красивое»? Тут ответ — или да, или нет. Было понятно, что, если я не понимаю чего-то самого главного в математике, значит мне не туда. Зачем мучится, когда есть занятия, от которых я могу получать наслаждение?

Все пять лет в Строгановке я была поглощена процессом. Каждое лето мы ездили на практику — на настоящие старинные фарфоровые заводы. В «Песочное на Волге», в «Красный пролетарий». Завод — это потрясающе! Сразу окунаешься в среду — кругом вагонетки, конвейер. И вокруг всего ровно столько, сколько тебе надо: и в печи ставь на обжиг, сколько хочешь, глины бери, сколько хочешь, и глазурь рекой течет. А каким счастьем было рыться на фарфоровых помойках и искать старинные черепки! На заводах мы проводили почти все лето и выезжали оттуда с трудом, потому что у каждого было по ящику с собственной, авторской керамикой.

После окончания Строгановки студентов обычно распределяли на разные производства. Одна моя однокурсница была распределена в Туймазы, в Башкирию, на только что открывшийся фарфоровый завод, где должна была отработать главным художником два года. У меня был «свободный диплом», и мне не надо было никуда ехать. «Свободный диплом» — это свободный художник. Такие дипломы были не всех, но я как-то особо не вникала в тонкости, и до сих пор не понимаю, хорошо этот или плохо.

В советское время художники-прикладники со всего Союза раз в год съезжались на Рижское взморье — в местечко Дзинтари. И там был полный отрыв. Погружаешься так, что потом не можешь из этого состояния выйти. В Дзинтари можно было часами гулять по берегу море в сомнамбулическом состоянии, а можно было без остановки обжигать работы в электрических печах или ездить на заводы, где были и дровяные обжиги, и газовые. Но самое интересное было находиться в группах. Когда художники собираются и вместе делают что-то месяца три или даже четыре, то учатся друг у друга. По молодости это очень важно — смотреть, как это у других происходит.

Заголовок в переводе на русский звучит как «Животное из страны грез», а сама текст представляет собой диалог журналиста и Елены Хлендовска:

Синий керамический идол высотой в метр — это тотем неизвестного индейского племени, а может папуасская богиня из Новой Гвинеи?

— Это мой автопортрет.

— ??!!

— Я сделала его очень давно, и по мере того, как я взрослею, я все больше и больше убеждаюсь, что это я!

Если говорить о керамических технологиях, то все дело в обжиге. Цвет, палитра, фактура — все зависит от того, как именно предмет обжигался. В электропечке — это чистый обжиг, в ней роспись хорошо обжигать. Какой-нибудь шамот — это дровяной обжиг. В дровяных печах изделия обжигают два-три дня при температуре больше 1000 градусов по Цельсию. И если не выдержать — получится недожог явный. В таких печах работы могут просто испариться. Помню, я так тарелку свою не нашла после обжига. Спустя, годы, правда, я поняла, что она просто расплавилась, но тогда первой мыслью была: украли тарелку. Моя ошибка была в том, что я использовала легкоплавкую глину.

Я пользуюсь своими вещами в быту — как бы обкатываю их, — пью из чашек кофе, завариваю в чайниках чай. Это нормально и помогает лучше понять, как ведет себя глина, понять, хороша ли она.

Художникам вообще трудно жить. Не важно, чем ты занимаешься — керамикой или чем-то еще, — если нет в тебе внутреннего горения, которое становится смыслом всей жизни, то нет смысла даже начинать. Вокруг столько разных вариантов продаться и заработать, что нет нужды мучиться. К примеру, я мечтаю о персональной выставке. Хочу найти зал, пригласить друзей... Хотя, откровенно говоря, выставка — это всегда очень хлопотное дело. Не раз в процессе подготовки подумаешь: господи, зачем мне это все, для кого? А потом видишь свои работы в зале... Понимаете, художнику полезно видеть свои работы со стороны. Кто-то только так увидит свои недостатки, а кто-то — неожиданно достоинства разглядит.