«Однажды немец споткнулся о портфель и бросил его в печь»
Анна Арабова: «О войне бабушка узнала на школьном выпускном. Они танцевали и тут по громкоговорителю на столбе сообщили, что начинается война. Танцы быстро закончились...»
Суворова Екатерина: "Моя бабушка жила в деревне под Смоленском и помнит, как в деревню вошли немцы и угощали детей шоколадом. А один был такой жалкий и замерзший, что схватил из избы валенки и убежал».
Леся Проглядова: "Дед был маленький. Отца его убили под Смоленском. Мать заболела и умерла. Он стал работать в колхозе совсем ребенком. Бабушка вспоминала, как после страшной холодной зимы, когда все продовольствие забирали для фронта, они детьми выползли опухшие на солнце и съели проклюнувшуюся траву. И страшно мучились животами. Брат ее умер, потому что наелся смолы..."
Наталья Родикова: «Бабушке было 9 лет. Для нее война началась так: над полем, где они с соседскими ребятишками пасли своих коров, появился двухрамный самолет. Он летал над ними, разворачивался и стрелял, разворачивался и стрелял. Бабушка до сих пор гадает, видел он, что там были дети, или нет? До девяти лет мою бабушку звали Роза. Но когда узнали про войну, мать закопала ее документы в огороде и сказала, что теперь ее зовут Надя. Боялись, что убьют из-за еврейского имени. Так и осталась она Надя на всю жизнь, и осталась жива. А еврейские семьи все расстреляли за деревней в один день...»
Анна Перес: «Ленинград. Начало войны — моей бабушке 17. Все родные уехали в эвакуацию, она отказалась. Мама ее осталась с ней. Всех выпускников школ отправили рыть противотанковые рвы под Ленинградом. Бабушка в деталях описывала лицо насмехающегося немца с кривыми зубами из летящего очень низко над ними самолёта, гонящего их по полю словно звериное стадо. Разбомбили дом. Умерла от голода мать. Отвезла ее куда-то на санках. Поступила в разведшколу. Гоняла на мотоцикле. Весь блокадный Ленинград — одна. Почти умирающую от голода, в конце блокады ее чудом спас молодой офицер Ленинградского фронта. Любовь. Семья. После войны ещё долго семья военного моталась по гарнизонам всей страны — от Байкала до Одессы. В Ленинград насовсем так больше и не вернулась. О войне говорила очень мало. Искренне радовалась жизни и цветам. К еде относилась очень серьёзно, особо не объясняя причины, мы просто с рождения знали, что доедать нужно все до конца, хлеб не выбрасывают и в доме всегда должен быть (и был) мешок с сухарями. Все пожелания начинались с "мирного неба над головой"! Любимую песню бабушки "Рио-Рита" знаю наизусть с детства, да и до сих пор у меня в памяти "крутится фокстрот" под ее голос...»
Диана Сарычева: «Почти такая же история с самолетом... Моя бабушка думала, что он 'играл' и 'дразнил', когда стрелял по ним бегущим. И при всём ужасе описания, я допускаю, что так оно и было... Думаю, что война меняла все на уровне ДНК в людях, нам сейчас не понять. Только вспоминать рассказы и помнить».
Катерина Мескиери: «Бабушка рассказывала: когда пришли в деревню немцы, все их боялись. Однажды они с подругой решили пойти в лес через поле. Выходят из деревни в сторону леса — их окликают молодые немцы. Говорила, что сильно испугались и боялись, что они будут к ним приставать. А немцы подошли и сказали, чтобы они не шли через поле, они его заминировали. Вот так они остались живы, благодаря двум молодым немецким солдатам. Бабушке было 13 лет...»
Андрей Титов: «С летчиками — очень распространенная история. Мою бабушку с годовалой мамой на руках так гнал немец, стреляя из пулемета, по дороге под Ковровом. Оглядываясь, она видела его смеющееся лицо через стекло колпака самолета. Ее спас какой-то мужчина, стащив в кювет за ногу».
Вита Зорина: "Моей бабушке в войну было 8−11 лет. Она носила еду партизанам в лес. Однажды попалась полицаям, те сказали — ещё раз увидим, убьем. Стали прятаться лучше».
Яна Леонова: «Бабушка поняла, когда случилось страшное: "бабы плакали, мужики исчезли". На ней оставались трое младших, ей было около 10−11. Помнит немцев, приходили в дома, сапогами пинали, требовали еду, белье. Говорила, что иногда совсем страшно было, "но ты маленькая, рассказывать не буду"... Дед вообще сильно мрачнел, когда я про войну спрашивала... Никогда ничего не рассказывал об этом».
Юлия Ахтительнова: «Бабушка рассказывала, у нас в деревне стояли немцы, молодые ребята. У прабабушки уже было четверо детей. Немцы кликали: "Матка, детей покорми" — и делились пайком. А вечерами, рассказывала бабушка (ей тогда было 15 лет), были танцы. И некоторые девки бегали и с немцами танцевать, в "штудебеккерах" — картонных ботинках. По росе они намокали и могли развалиться. Про девок тех плохо говорили, долго... Немцы церковь разобрали, чтобы построить аэродром около леса. Туда мы, маленькие ее внучки, с бабушкой ходили за земляникой в наше детство. Это Калужская область, Перемышельский район, деревня Макарово».
Елена Пояркова: "Вдруг стало печально, что уже не спросить... Бабушка уже была замужем и было у неё несколько детей. И она не говорила, как началась война, но рассказывала, как было тяжело, как дети умирали от голода и болезней. Как детей в других семьях сдавали в детдома, чтобы их кормило государство, чтобы хоть как то выжить... Как ребёнка непослушного закрыли в детдоме в подвале, а его голодные крысы съели... Не знаю, чей это мальчик был. Но с детства страшно...»
Алина Хабирова: "Моей бабушке было 8 лет когда началась война. Из её воспоминаний помню только, как они кушали. Мама им наливала прокисшее молоко и заставляла в неё макать ложку и облизывать. Ни в коем случае не пить. И вот они с сестренкой могли часам пить таким образом полстакана прокисшего молока. Ужасно болел язык, он буквально был стерт, но только так они выживали и не помирали с голоду. Зайнуллина Хамдия, Башкортостан...»
Валентина Любимова: "Когда началась война, маме было 1,5 года. Помнит!!! как отдали в детдом, т.к. отец и старшие братья ушли на фронт, а мама и сестры работали в колхозе круглые сутки. Мама была самым младшим ребенком, «поскребышем». Примерно через год бабушка забрала маму домой, как думали помирать. Но ничего, мама выжила. Помнит, как картошку и другие овощи чистили тонко-тонко, потом нарезали тонкими ломтиками и сушили — для фронта. Ночами ткали, шили разную одежду для фронта, сучили пряжу, вязали носки. Работали все — и самые маленькие дети и немощные дедушки-бабушки. А ели — очистки от овощей, траву, кору, и очень редко позволяли себе ягоды-грибы. Все было для фронта, все для победы».
Mila Geranina: «Бабуле было 17, объявили эвакуацию. Сидя в эшелоне, бабушка вспомнила, что оставила дома какое-то модное пальто, и побежала за ним. В эшелон еще успела. И еще. Прабабушка, хотя дел был очень КРАСНЫЙ, была невероятно верующей женщиной и всю дорогу из Беларуси до Куйбышева доверяла только... Богу. Было несколько раз, когда была команда выбегать из эшелона и прятаться, она не выпускала никуда детей и только так спасла семью, потому что всех остальных расстреливали... Их было четверо детей: бабуле 17, ее сестре 15 и их братьям по 13 и 11...»
Татьяна Орлова: "Папа родился в деревне Иваново Рузского района Московской области. В семье было четверо детей, в 41-м ему было 4 года. Отец его в 41-м ушел на войну, так и не вернулся. Немцы простояли в деревне 3 месяца, никаких зверств себе не позволяли. Семья жила впроголодь, питались лепешками из картофельных очисток, и пока была корова, было молоко. В ноябре 41-го доме случился пожар от немецкой техники, мать еле успела выбросить всех детей из окна. Ей очень хотелось спасти и хоть что-нибудь из вещей, и она через окно тащила перину, успела выпрыгнуть сама и за ней рухнула крыша. Папа рассказывал, что потом они ходили в хлев за мясом сгоревшей коровы, от нее осталось 15 кг. Соседка, живущая в Москве, пустила папину семью пожить в летний дом. Папа помнит, что почти всегда было холодно и голодно...»
Дарья Королькова: «Моей бабушке в 41-м году исполнилось 15 лет, она поступила в авиационный техникум в городе Горьком. 22-е июня 1941-го года она почему-то совсем не запомнила, но рассказывала мне, что позже, когда город подвергался бомбардировкам, они втроем — лучшие подруги — бегали смотреть, как вздымаются водные столбы из Волги, когда туда попадает бомба. Более того: девчонки совершенно не осознавали, что бомба может попасть в них, в их дома, в детский сад или школу. Почему-то не было совершенно осознания того, что эти бомбы несут смерть. Для них это было как шоу, зрелищное и незабываемое. Они даже искали крыши, на которые лучше выбраться, чтобы вид был более впечатляющим».
Мила Дементьева: Моя бабушка помнит, что только в школу пошла, когда в деревню немцы пришли. В избу без спроса входили, за стол садились и всю еду, что была, сьедали или с собой уносили. А однажды один из них споткнулся о Бабушкин портфель, выругался и бросил его в печь».
Мария Никитина: Моей бабушке было 12 лет, когда началась война, жили они в Мурманске. Население спешно эвакуировали из фронтовой зоны в Архангельск морем, надо было успеть на корабль, но младшие братья, мама-инвалид без ног — не успели, остались на пристани. А корабль этот взорвали прямо у них на глазах, чуть он отошел от берега. Разбомбили его с воздуха немцы, все пассажиры утонули. Мои родные потом уплыли на другом.
Суворова Екатерина: "А мой дедушка был совсем ребенком. Они жили на Урале. И когда объявили войну все мальчишки двора очень радовались, побежали строгать себе деревянные ружья и готовиться к войне. И грустно стало, только когда отцы не вернулись с войны. Мой второй дедушка жил в Ленинграде. Он о войне говорил мало. Единственное, что рассказывал, что его эвакуировали в блокаду, на тех пароходиках с детьми... И вот первый пароходик подбили, и он видел, как плывут по Неве детские панамки. И это было очень страшно... Собственно, поэтому мне и не нравится сейчас этот «патриотизм» когда детей надевают в форму и внушают, что «война для мальчишек» и «мы всех победим».