«Мам, я буду ждать тебя на небе. Ты же придешь?»

Я давно хотела написать о последних дня Нолана. Эти последние дни особенно сильно показали, насколько чистой душой был мой сын, каким он был изумительно красивым. Как он любил. Когда мы приехали в больницу в последний раз, мы оба с ним подозревали, что это не очередное расстройство кишечника. Он не мог есть и пить ничего несколько дней подряд, его постоянно рвало.

1 февраля мы собрались с его командой лечащих врачей. Когда заговорила онколог, я увидела боль в ее глазах. Она всегда была предельно честна с нами, и каждый раз говорила, что мы должны продолжать бороться. Но не в этот раз. Последняя компьютерная томография показала большие опухоли, сжимающие сердце и легкие. Прошло всего четыре недели после операции, а рак заполонил всю грудную клетку. Рабдомиосаркома распространяется со скоростью пожара, а в нашем случае даже быстрее.

Онколог сказала, что его рак не поддается лечению. Он стал стойким ко всем возможным вариантам лечения, и теперь мы можем только наблюдать, как рак убьет моего сына.

Через некоторое время после совещания я, наконец, собралась, нашла в себе силы и вошла в комнату к сыну. Он сидел в «красном мамином кресле», как он его называл, и смотрел ролики на Ютубе. Я села с ним рядом, положила свою голову поверх его и спросила:

— Тебе больно дышать? — Ага. — Тебе очень больно, да, детка? — Да, мам. — Знаешь, этот рак такая гадость. Тебе больше не нужно сражаться с ним. — Не нужно?! Но, мам, я буду это делать для тебя! — Ты боролся с раком ради меня? — Да-ааа!

У меня сердце разрывалось.

— Милый, скажи, что должна делать мама для своего ребенка? — Защищать его. — Верно. Я не смогу больше защищать тебя здесь. Я смогу защитить тебя теперь только на небе. — А! Ну, мам, так я буду ждать тебя на небе. Ты же придешь за мной? — Ну, конечно. Ты не избавишься от мамы так легко! — Спасибо. А теперь я пойду поиграю?

Поэтому следующие 36 часов мы играли с ним с перерывами на сон. Он прошел несколько уровней в игрушке. Он рассказал мне, как бы хотел, чтобы прошли его похороны. Отдал распоряжения, кому из нас какие его вещи он завещает. И особенно просил, чтобы люди запомнили его как «сержанта Нолана», как «мальчика, который был полицейским».

«Спасибо за службу! Сержант Роллин Нолан. Погиб при исполнении 4 февраля 2017»

В 21 час мы сели смотреть Свинку Пеппу, и я попросила Нолана отпустить меня в душ. До этого момента он хотел, чтобы я все время держала его за руку. Он ответил: «Хорошо. Дядя Крис, сядь со мной рядом, пока мама в душе».

Заходя в душ, я обернулась и сказала: «Я вернусь через пару секунд». Как мне рассказали потом, он уснул сразу, как только за мной закрылась дверь. Это был последний сон в его жизни.

Когда я вышла из душа, на меня одновременно посмотрела вся наша команда. Они все столпились вокруг его кровати с заплаканными глазами. Они сказали мне: «Руфь, он в коме. Он ничего не чувствует». Его дыхание было затруднено, правое легкое опало, и кислород снижался.

Я кинулась к сыну и положила руку ему на правую сторону груди. Случилось чудо, которое я никогда не забуду.

Мой ангел вздохнул, открыл глаза, улыбнулся мне и сказал: «Я люблю тебя, мамочка». В 23:54 мой юный сержант Роллин Нолан умер во сне, когда я пела ему на ухо колыбельную.

Он проснулся из комы, чтобы сказать мне, что любит меня и улыбнуться мне. Мой четырехлетний сын был настоящим воином, который беспокоился о своих близких до последней секунды жизни.

Я не знаю, что мы можем сделать, чтобы детский рак не убивал наших ангелов. Больше исследований, больше финансирования, больше вариантов лечения. Нужно делать все это. Потому что невыносимо отпускать на небо детей.

Вот фотография, сделанная в душевой. Нолан очень боялся оставлять меня одну, даже когда я мылась в душе. Он сторожил меня возле кабины. Теперь я боюсь принимать душ в одиночестве. Справа — та же самая душевая, в которой никогда больше маленький мальчик не будет ждать свою маму.

По материалам